Она тоже находилась в отличном настроении.
— О, это вы говорите из жалости, — запротестовал он. — Вы очень добры ко мне, Изабелла.
Она протянула ему совсем еще теплый гренок с маслом.
— Я бы даже сказала, что вы весьма недурно с этим справляетесь, — заявила она с бесстыдством непосредственных натур.
— Да! В свое время и я чего-то стоил… Порою мне даже делали комплименты… Надеюсь, — снова краснея, продолжал Оливье, — вы не станете ревновать меня к моим былым увлечениям?
— О нет, уверяю вас, Оливье, darling[9], — заливаясь смехом, ответила она.
Изабелла впервые так назвала его и почувствовала, что нашла верное слово. Оливье был именно «darling».
— Бывает иногда, что старые деревья много лет не плодоносят, а потом вдруг, неизвестно почему, дают последний урожай.
— Прекрасно! Желаю, чтобы сбор урожая длился как можно дольше!
— Спасибо, дорогая, спасибо! Что мы сегодня будем делать?
Ему хотелось чего-то нового, интересного. Если бы не стоял ноябрь, он предложил бы поехать в Булонский лес — кататься на лодке. В конце концов он решил повести жену в зоологический сад.
— Должен признаться, дорогая, я там не был почти шестьдесят лет. Оденьтесь потеплее.
Зоологический сад являл собою мрачное зрелище. В аллеях ни души. Гнили собранные в кучи опавшие листья. Только кедры да лиственницы сохраняли на ветвях черноватые хлопья, почему-то именуемые вечнозеленой хвоей.
Старые медведи, дряхлые львы, сидя на задних лапах, зябли в глубине рвов и словно вспоминали последнего гладиатора, съеденного ими; облезлые волки, обезьяны с сизыми ягодицами, ламы — все они глядели на одинокую чету печальными глазами зверей, которых гложет смерть.
Весь какой-то заскорузлый и сморщенный, слон поднял двухсотлетний хобот, как бы собираясь затрубить, но вместо этого лишь зевнул.
— Подумать только, ведь все это нас так забавляло, когда мы были детьми! — сказал Оливье. — Да, конец животных ничуть не веселее, чем конец людей.
— Не надо, Оливье, darling!
— Ах, простите, я сознаю свою неблагодарность. Судьба одарила меня сверх меры… и совершенно неожиданным образом: племянница вознаграждает меня за многолетнюю привязанность к ее тетке… Совсем как в романах этого славного Бурже.
— Замолчите, — потребовала Изабелла. — Я больше не хочу слышать о том, что вы старик.
— Прекрасно. Тогда мне придется лгать.
Она взяла его под руку и, чтобы развлечь, предложила заняться шуточной игрой — «отыскивать сходство». Особенно богатые возможности им предоставили птицы. Вцепившись в железные прутья клетки, давился от хрипа Урбен де Ла Моннери со взъерошенным белым хохолком на голове, принявший обличье редкостного какаду.
Марабу с голым черепом, с длинным клювом, уныло опущенным в белый жилет, и зелеными крыльями, прикрывающими лодыжки, поразительно походил на академика.
— А вот и я! — воскликнул Оливье, указывая на голенастую птицу, у которой перья на затылке были словно разделены пробором, а покрытые пухом бугорки напоминали отвислые щеки. — Помесь журавля и райской птицы! Только посмотрите на него. Чем не мой портрет?
К нему вернулось хорошее настроение, и он предложил пойти завтракать в «Кафе де Пари».
Вскоре они перестали так оживленно проводить время по утрам. Оливье начал подолгу нежиться в постели, и теперь Изабелла приходила к нему завтракать. Часто он просыпался с тяжелой, словно налитой свинцом головой, но никогда не жаловался.
Супружеская чета казалась безмятежно счастливой, и это немало забавляло друзей. Одну только госпожу де Ла Моннери раздражали новые отношения, установившиеся между ее старым другом и племянницей.
— Итак, голубок, вы довольны? — спрашивала она Оливье.
— Весьма доволен, тетушка, — отвечал Оливье, улыбаясь.
Однако вечера, когда он особенно долго причесывался в ванной, что служило своего рода условным сигналом, становились все реже и реже. Теперь за обедом он избегал взгляда Изабеллы. Нередко он слышал, как жена его ходит взад и вперед по комнате и даже вздыхает. Тогда он без особого желания оставался в ванной дольше, чем хотел, а порой она сама входила туда и, словно по рассеянности, начинала раздеваться в его присутствии. А потом в постели, погасив свет, он подолгу лежал рядом с нею недвижимо, словно дал обет воздержания. В конце концов он просил ее о помощи.
— Это утомит тебя, darling, — шептала она.
— Нет, нет, мне так приятно.
А еще через некоторое время она уже не ждала его просьб.