— Знаешь, это семейная черта. Твой дед вообще писал на сандалиях «правая» и «левая». Тебе ещё повезло, что в этом смысле ты пошел в мать.
Странно. Она не говорила — она болтала. Даже самую простую мысль не могла обдумывать более десяти секунд. Мозг её накоротко замыкался на язык, и стоило хоть одной мысли появиться у неё в голове, как она тут же произносила её вслух. По сравнению с дамами, с которыми он встречался на званых вечерах в Анке и которые находили особую усладу в том, чтобы развлекать молодых убийц, угощать их дорогими, изысканными деликатесами, разговаривать с ними о высоких и деликатных материях, глаза горят, как карборундовые сверла, а губы влажно блестят и переливаются… гм, так вот, по сравнению с ними она была пустой, как… как пустышка. И все же ему отчаянно хотелось разыскать её. Её прямота и нетребовательность действовали на него, как приворотное зелье. О её груди он вообще старался не вспоминать.
— Я рад, что ты вернулся за ней, — неопределенно выразился царь. — Она тебе, знаешь, как сестра. Наполовину. Помнится, я хотел жениться на её матери, но, увы, она была не царских кровей. Яркая женщина.
Теппик напряг слух. Да, вот опять: слабый звук, словно кто-то дышит, слышный только потому, что так глубоко молчание ночи. Огибая ящики, юноша прошел в глубину комнаты, снова прислушался и открыл крышку.
На дне, свернувшись клубочком, лежала Птраси и спала, подложив руку под голову.
Теппик осторожно прислонил крышку к стене и дотронулся до волос девушки. Она пробормотала что-то во сне и повернулась поудобнее.
— Эй, — шепнул Теппик, — пожалуй, пора просыпаться.
Птраси снова перевернулась и пробормотала что-то вроде: «Встфлгл».
Теппик не знал, что делать. Ни Диос, ни его наставники не готовили его к такого рода ситуации. Он знал по меньшей мере семьдесят способов убить спящего человека, но ни одного — как разбудить его перед этим.
Теппик осторожно дотронулся пальцем до самой нейтральной части её тела. Птраси открыла глаза.
— А, это ты, — зевнула она.
— Я пришел забрать тебя отсюда, — прошептал Теппик. — Ты проспала весь день.
— Я слышала, как кто-то разговаривает, — промолвила девушка, потягиваясь так, что Теппик поспешил отвернуться. — Это был все тот же жрец, ну, похожий на лысого орла. Жуткий человек!
— Правда? Ты так думаешь? — Теппик облегченно вздохнул, услышав это непредвзятое мнение.
— Да. Я и затаилась. А ещё царь приходил. Новый.
— О, и он здесь был? — слабо спросил Теппик. Тон, которым она произнесла слово «новый», стилетом пронзил его сердце.
— Все девушки говорят, что он со странностями, — добавила Птраси, пока Теппик помогал ей выбраться из ящика. — Знаешь, вообще-то до меня можно дотрагиваться, я не фарфоровая.
Он поддержал её руку, чувствуя, что больше всего на свете ему сейчас хочется принять холодную ванну и хорошенько проветриться, пробежавшись по крышам.
— А ты убийца, да? — продолжала Птраси. — Я про это вспомнила, когда ты уже ушел. Убийца, откуда-то из-за границы. Смотри-ка, весь в черном. Ты что, хочешь убить царя?
— Я бы не против, — ответил Теппик. — Он начинает действовать мне на нервы. Слушай, ты не могла бы снять свои браслеты?
— Зачем?
— От них такой шум, когда ты идешь… Даже серьги в ушах Птраси, казалось, вызванивали часы, когда она поворачивала голову.
— Не хочу, — топнула ножкой Птраси. — Без них я буду как голая.
— Ты и в них почти голая, — прошипел Теппик. — Пожалуйста!
— Она умеет играть на цимбалах, — произнесла тень Теппицимона XXVII, не зная, какое ещё умение в ней отметить. — Правда, не то чтобы очень. Разучила до пятой страницы «Маленькие пьесы, для развития беглости пальцев».
Теппик ползком пробрался к выходу из комнаты бальзамировщиков, периодически подолгу прислушиваясь. Во дворце стояла тишина, прерываемая только тяжелым дыханием и доносящимся сзади звоном: это Птраси снимала с себя украшения. Теппик по-пластунски вернулся обратно.
— Пожалуйста, поторопись, — взмолился он, — времени у нас… Птраси плакала.
— Ну, — промямлил Теппик. — Ну…
— Некоторые мне подарила ещё бабушка, — всхлипнула Птраси. — И старый царь тоже делал мне подарки. А вот эти серьги хранились у нас дома много-много лет. Поставь себя на моё место!
— Видишь ли, она эти драгоценности не просто носит, — пояснила тень Теппицимона XXVII. — Они как бы часть её самой.
«До чего же проницательным я стал, — добавил он уже сам для себя. — И почему мы после смерти вдруг резко умнеем?»