[Лоис, ты теперь со мной! Ты со мной, и все теперь в по…]
Один из ее мелькавших в воздухе кулачков ударил ему в челюсть, в глазах у него засверкали звезды. Он понимал, что они с Лоис перешли в такую плоскость реальности, где физический контакт с другими людьми невозможен — видел же он, как рука Лоис прошла прямо внутрь Макговерна, словно рука призрака, — но друг для друга они по-прежнему были достаточно реальны; доказательством тому служила ушибленная челюсть.
Он стиснул ее в объятиях, прижав ее кулачки к ложбинке между ее грудей. Однако ее крики
[!!!..!!!..!!!]
продолжали бухать и греметь у него в голове. Он сцепил свои руки между ее лопатками и сдавил сильнее, почувствовав, как сила снова уходит из него, как уже было утром, только на сей раз это ощущалось совершенно иначе.
Голубой свет просочился в буйную красно-черную ауру Лоис, смягчая ее. Ее сопротивление ослабло, а потом прекратилось. Он почувствовал, как она испустила дрожащий вздох. Голубое мерцание над ней и вокруг нее расширялось и тускнело. Черные полосы исчезали из ее ауры одна за другой, снизу вверх, а потом начал пропадать и этот жуткий болезненный красный оттенок. Она прижала голову к его плечу.
[Прости, Ральф… У меня опять ядерный взрыв, да?]
[Наверное, да, но не бери в голову. Теперь с тобой все нормально. Это самое главное.]
[Если б ты только знал, как это было ужасно… вот так дотронуться до него…]
[Ты очень понятно все объяснила, Лоис.]
Она кинула взгляд в коридор, где друг Макговерна сейчас пил воду из фонтанчика. Макговерн прислонился к стене рядом с ним, рассказывая про то, как Великий-и-Почитаемый-Боб-Полхерст всегда решал кроссворд в воскресном выпуске «Нью-Йорк таймс» сразу чернильной авторучкой.
— Он всегда говорил мне, что причина тут не в гордыне, а в оптимизме, — сказал Макговерн, и мешок смерти лениво колыхался вокруг него, пока он говорил, вдуваясь и выдуваясь у него изо рта и пульсируя между пальцами его красноречиво жестикулирующих рук.
[Мы ничем не можем ему помочь, да, Ральф? Мы ничегошеньки не можем сделать.]
Ральф быстро и сильно стиснул ее. Он видел, что ее аура стала полностью нормальной.
Макговерн с другом возвращался обратно по коридору, идя прямо к ним. Под влиянием импульсивного желания Ральф оторвался от Лоис и встал прямо на пути мистера Сливы, который слушал, как Макговерн распространяется насчет трагедии старости, и кивал в нужных местах.
[Ральф, не надо!]
[Все нормально, не волнуйся.]
Но неожиданно он утратил уверенность в том, что все действительно нормально. Будь у него в запасе еще секунда, он бы отступил назад. Однако прежде чем он успел это сделать, мистер Слива уставился ему прямо в лицо, не видя его, и прошел прямо сквозь него. Ощущение, охватившее тело Ральфа в этот момент, было хорошо ему знакомо: покалывание «иголочек» в конечности, которую отлежал во сне. На одно мгновение аура мистера Сливы и его собственная смешались, и Ральф узнал об этом человеке все, что можно было узнать, включая сны, которые тот видел в утробе своей матери.
Мистер Слива резко остановился.
— Что-нибудь случилось? — спросил Макговерн.
— Вроде бы нет… Ты не слышал, как где-то грохнуло? Вроде хлопушки или выхлопа у машины?
— По-моему, нет, но слух у меня уже не тот, что прежде, — усмехнулся Макговерн. — Если что-то и взорвалось, я надеюсь, это случилось не в лаборатории, где работают с радиоактивными веществами.
— Сейчас я уже ничего не слышу. Наверное, у меня просто разыгралось воображение, — пожал плечами мистер Слива, и они свернули в палату Боба Полхерста.
Миссис Перрайн говорила, это похоже на выстрел, подумал Ральф. Подруге Лоис показалось, что ее кусает какой-то жучок. Может быть, просто разница в способе прикосновения, как у разных пианистов бывают разные манеры исполнения. В любом случае они чувствуют, когда мы соприкасаемся с ними. Они могут не понимать, в чем дело, но точно — чувствуют.
Лоис взяла его за руку и подвела к двери в палату 313. Они встали в коридоре, заглянули внутрь и стали смотреть, как Макговерн усаживается в пластиковое кресло в ногах кровати. В палате собралось по меньшей мере человек восемь, и Ральф не мог четко разглядеть Боба Полхерста, но одно он видел ясно: хотя всего его плотно окутывал «мешок смерти», «воздушный шарик» Полхерста все еще был цел и невредим. Он был грязный, как ржавая труба, покореженный и треснутый в нескольких местах, но… все еще цел и невредим. Он повернулся к Лоис.