Они посмотрели друг на друга, потом на Лоис, потом — тревожно — на Ральфа. Они ничего не сказали, и Ральфу в голову пришла интересная мысль: точно так же, как мальчишка Джордж Вашингтон в истории с вишневым деревом[110], Клото и Лахесис не могли лгать, и… В такие моменты, как сейчас, они, вероятно, жалели об этом. Поэтому они прибегли к единственно возможной тактике: держать рот на замке, надеясь, что разговор перейдет в более безопасное русло. Ральф решил, что не хочет — во всяком случае, пока не хочет, — чтобы Лоис случайно узнала, куда пропали ее сережки… Правда, можно предположить, что она уже знает, — такой вариант отнюдь не казался ему невозможным. Ему вспомнилась давняя фраза зазывалы из кегельбана: «Заходите, джентльмены, заходите… Но если вы хотите сыграть, вы должны платить».
[О нет, Лоис… Изменение произошло совсем не тогда, когда я начал видеть ауры. Я полагаю, множество людей то и дело заглядывают в Долгосрочный мир аур, и ничего плохого с ними не случается. Я думаю, что меня не вышибали из моего уютного безопасного местечка в Цели, пока мы не начали беседовать с этими двумя симпатягами. Что скажете, симпатяги? Вы ведь только что не оставили за собой след из хлебных крошек, хотя прекрасно знали, что произойдет вслед за этим. Разве не так?]
Они уставились на свои ноги, а потом медленно и неохотно перевели взгляд обратно на Ральфа. Ответил ему Лахесис:
[Да, Ральф. Мы привлекли вас к себе, хотя и знали, что это изменит вашу ка. Хорошего мало, но ситуация требовала того.]
Теперь Лоис спросит о себе, подумал Ральф. Теперь она должна спросить.
Но она не спросила. Она лишь молча смотрела на двух маленьких лысых врачей; непроницаемое выражение лица делало ее совершенно непохожей на «нашу Лоис». Ральф снова прикинул, сколько она знает и о чем догадывается; опять восхитился тому, что по ее лицу невозможно прочесть ничего, а потом… Все гадания захлебнулись в новой волне злости.
[Вы, ребята… Ох, ребята…]
Он не закончил, хотя и мог, если бы Лоис не стояла рядом с ним, сказать им: «Вы, ребята, сделали кое-что похлеще, чем просто поколдовали с нашим сном, верно? Не знаю насчет Лоис, но у меня была миленькая, уютненькая ниша в Цели… А вы, стало быть, намеренно сделали меня исключением из тех самых правил, которые соблюдаете всю вашу жизнь. В каком-то смысле я стал таким же пустым, как тот парень, которого мы должны отыскать. Как Клото это назвал? «Все ставки отменяются». До чего же, мать вашу, верно».
Лоис: [Вы говорили о том, чтобы использовать наши силы. Какие силы?]
Лахесис повернулся к ней, явно обрадованный сменой темы. Он соединил ладони, а потом развел их неожиданным восточным жестом. Между ладонями возникло два четких образа: рука Ральфа, выплескивающая стержень холодного голубого огня в момент движения, напоминающего удар в карате, и указательный палец Лоис, стреляющий маленькими серо-голубыми капсулками света, похожими на ядерные таблетки от кашля.
Ральф: [Да, верно, у нас есть что-то, но это ненадежно. Это вроде…]
Он сосредоточился и сам создал картинку-образ: ладони, снимающие крышку с задней стенки радио и вытаскивающие пару батареек «АА», покрытых серо-голубым налетом. Клото и Лахесис сосредоточенно нахмурились, не понимая.
Лоис: [Он хочет сказать, что мы не можем всегда делать это, а даже когда можем, то недолго. Понимаете, наши батарейки разряжаются.]
Понимание, смешанное с изумленной недоверчивостью, засветилось на их лицах.
Ральф: [Что здесь, черт возьми, непонятного?]
Клото: [Ничего… И все. Вы не представляете себе, какими странными вы с Лоис нам кажетесь: невероятно мудрыми и восприимчивыми — в один момент, и невероятно наивными — в следующий. Ваши, как вы их называете, батарейки не разрядятся никогда, потому что вы стоите рядом с бездонным резервуаром энергии. Мы полагали, что поскольку вы оба уже пили из него, то наверняка знаете об этом.]
Ральф: [Ради всего святого, о чем это вы?]
Лахесис снова сделал тот экзотический восточный жест. На этот раз Ральф увидел миссис Перрайн, прямо вышагивающую внутри ауры цвета униформы кадетов в Вест-Пойнте. Он увидел сверкающий клин серого света, тонкий и прямой, как игла дикобраза, вырывающийся из этой ауры.
На эту картинку наложилось изображение тощей женщины, окутанной туманной коричневой аурой. Она выглядывала из окошка машины. Голос — голос Лоис — произнес: «О-о, Мина, разве не чудесный маленький домик?» Мгновением позже раздался тихий свист всасываемого воздуха и узкий луч одного цвета с аурой женщины вырвался из ее затылка.
110
Имеется в виду хрестоматийный рассказ о Джордже Вашингтоне, который даже и детстве отличался такой честностью, что в ответ на вопрос отца, кто срубил дерево в его любимом вишневом саду, не солгал и открыто признавал свою вину.