— Да, но даже такие происшествия — обыкновенные крохи по сравнению с тем, что может произойти и происходит в мире каждый год. Наводнение 85-го здесь, в Дерри, унесло двести двадцать жизней или около того, но прошлой весной было наводнение в Пакистане, где погибло три с половиной тысячи человек, а при последнем большом землетрясении в Турции — больше четырех тысяч. А авария на атомной станции в России? Я читал где-то, что там было как минимум семьдесят тысяч жертв. Это очень много панам, скакалок и пар… очков, Лоис. — Он ужаснулся, так как чуть было не произнес: «Пар сережек».
— Не надо, — вздрогнув, попросила она.
— Мне нравится думать об этом не больше, чем тебе, — сказал он, — но мы должны думать хотя бы потому, что те двое ребят как проклятые старались не дать нам задуматься об этом. Ты понимаешь, к чему я клоню? Уже должна понять. Большие трагедии всегда были составной частью Случая; почему же эта так отличается?
— Я не знаю, — сказала Лоис, — но им было очень важно привлечь нас, и мне кажется, для них это был довольно серьезный шаг.
Ральф кивнул. Он почувствовал, как кофеин начал брать свое, ударяя в голову и заставляя чуть-чуть дрожать пальцы.
— Не сомневаюсь. Теперь вспомни, что происходило на крыше больницы. Ты когда-нибудь за всю свою жизнь слышала, чтобы двое парней объясняли так много и не объяснили ничего?
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Лоис, но выражение ее лица свидетельствовало о другом: она не хотела понимать, что он имел в виду.
— Все, что я имею в виду, сводится к одной главной мысли: вероятно, они не могут лгать. Предположим, что не могут. Если ты обладаешь определенной информацией, которую не хочешь выдавать, но при этом и лгать не можешь, что тебе остается делать?
— Стараться плясать подальше от опасной зоны, — сказала Лоис. — Или зон.
— Точно. И разве не этим они занимались?
— Ну, наверное, плясали, верно, но мне казалось, тебе не один раз удавалось направлять их в нужную сторону, Ральф. На меня действительно произвели впечатление те вопросы, которые ты им задавал. Мне было не до того — думаю, большую часть времени, которое мы провели на той крыше, я потратила, чтобы убедить себя в реальности происходящего.
— Конечно, я задавал вопросы, много вопросов, но… — Он запнулся, не зная, как выразить сложившуюся в его голове концепцию, которая казалась ему одновременно и сложной, и по-детски простой. Он снова сделал попытку подняться немного наверх, ища у себя в мозгу это ощущение щелчка, понимая, что, если ему удастся достичь ее разума, он сможет показать ей кристально ясную картинку. Ничего не вышло, и он раздраженно побарабанил пальцами по скатерти.
— Я был так же изумлен, как и ты, — в конце концов заговорил он. — Если мое изумление выражалось в вопросах, то это потому, что мужчин — во всяком случае, моего поколения — научили, что хуже нет, чем ахать и охать. Это годится для женского пола; для тех, чье дело вышивать занавесочки.
— Мужской шовинист, — улыбнулась она, но Ральф не смог ответить ей улыбкой. Он вспоминал Барби Ричардс. Если бы он приблизился к ней, она почти наверняка нажала бы кнопку, скрытую под столом; но она позволила Лоис подойти к ней, потому что слишком наглоталась старого бреда про сестричек-подружек.
— Да, — спокойно сказал он. — Я мужской шовинист, я старомоден и порой сам от этого страдаю.
— Ральф, я не хотела…
— Я знаю, что не хотела, и с этим все в порядке. Я лишь хочу объяснить тебе, что был так же изумлен… так же выбит из седла… как и ты. Поэтому я задавал вопросы — и что с того? Это были хорошие вопросы? Полезные вопросы?
— Наверное, нет, м-м-м?
— Ну, может, начал я и не так уж плохо. Насколько я помню, прежде всего я спросил, когда мы оказались на крыше, кто они такие и что им надо. Они ускользнули от этих вопросов с помощью долгой философской болтовни, но, полагаю, у них все-таки слегка вспотели затылки. Потом мы выслушали целую лекцию о Цели и Случае — завораживающую, но совершенно ненужную, чтобы съездить в Хай-Ридж и убедить Гретхен Тиллбери отменить выступление Сюзан Дэй. Черт, да нам лучше было бы получить от них четкие указания маршрута, чем вытряхивать их из племянницы Симоны, — время бы сэкономили.
— Это верно… — удивленно пробормотала Лоис.
— Ага. И пока мы болтали, время бежало, как оно бежит, когда поднимаешься на несколько уровней вверх. Они следили за тем, как оно бежало, можешь мне поверить. Они рассчитали всю сцену так, чтобы, когда они закончат посвящать нас в то, что нам действительно нужно знать, у нас не осталось бы времени на те вопросы, на которые они не хотели отвечать. Я думаю, они хотели внушить нам мысль, что все это делается во имя служения обществу, что главное тут — спасение всех этих жизней, но они не могли так прямо выйти и сказать это, потому что…