— Кто ты? Человек или дьявол? Ради Бога, скажи, кто ты?
Снаружи выл ветер.
Хлопала дверь.
Лицо незнакомца переменилось… Вроде бы растянулось в улыбке. В ней было что-то ужасно знакомое.
— Папочка? — прошептала она. — Это ты, папочка?
Не глупи, — взвыла примерная женушка. Джесси почувствовала, что она тоже близка к истерике. — Не будь идиоткой, Джесси. Твой отец умер в восьмидесятом году.
Но это не помогло. Наоборот. Тома Махо похоронили в семейном склепе в Фальмуте — а это меньше чем в ста милях отсюда. Воспаленное, напуганное воображение Джесси тут же нарисовало сутулую фигуру в истлевшей, покрытой зеленой плесенью одежде — ожившего мертвеца, который крадется по полям, залитым лунным светом, торопливо пересекает сады частных домов. Сила притяжения хорошо поработала над разложившимися мышцами, и поэтому его руки теперь болтаются где-то в районе колен. Это — ее отец. Человек, который играл с ней, катал ее на плечах, когда ей было три года; который так хорошо ее успокоил, когда клоун в цирке напугал ее до слез. Тогда ей было шесть лет. Он рассказывал ей сказки на ночь, пока ей не исполнилось восемь. Ты вполне уже взрослая, чтобы читать самой, сказал он тогда. Ее отец, который закоптил стеклышки в день солнечного затмения, и посадил ее на колени, и они вместе ждали начала этого редкого явления природы. Ты только не бойся и не оглядывайся, сказал он тогда. Но ей вдруг подумалось, что ему тоже страшно, потому что голос у него был дрожащий и хриплый, совсем не похожий на его обычный голос.
Существо в углу ухмыльнулось еще шире. И комната вдруг наполнилась запахом — слабым, полуметаллическим-полуорганическим запахом, напоминающим запах устриц в сметане. Так пахнет рука, когда долго перебираешь медяки в кармане. Так пахнет воздух перед грозой.
— Папа, это ты? — спросила она существо в углу. Где-то вдалеке закричала гагара. Слезы медленно текли по щекам. И тут произошло что-то странное. По мере того как в Джесси росла уверенность, что это ее отец, что это Том Махо стоит в углу, страх начал потихоньку отступать. Это было совсем неожиданно, и ей было не важно, умер он двенадцать лет назад или нет. Она расслабилась, и ноги, согнутые в коленях, безвольно сползли по покрывалу. В голове возник образ из ее кошмара: ПАПОЧКИНА ДОЧКА — помадой «Мятная-ням-ням» на груди.
— Ладно, давай, — сказала она темному существу. Голос был чуть хрипловатый, но все же спокойный. — Ты ведь за этим сюда и пришел, правильно? Да и как я могу тебе помешать? Просто пообещай, что потом ты меня освободишь. Освободишь и отпустишь.
Фигура в углу даже не пошевелилась — она все так же стояла в зыбких переплетениях теней и лунного света и ухмылялась. Время шло (двенадцать — двенадцать — двенадцать — мигало табло электронных часов, словно намекая, что время намертво встало, а все вокруг лишь иллюзия), и Джесси вдруг пришло в голову, что, может быть, она была права и здесь действительно никого нет. Никого, кроме нее. Она себя чувствовала, словно флюгер под порывами переменного ветра, какой обычно бывает перед грозой или торнадо.
Твой отец не может вернуться с того света. Так не бывает, — сказала примерная женушка Берлингейм. Она пыталась придать голосу твердость, но ей это не удалось. Однако Джесси отдала должное ее стараниям. Случись вселенский потоп или даже конец света, примерная женушка все равно не оставит свой пост и будет стараться как-то исправить положение. Это не фильм ужасов и не очередная серия «Сумеречной зоны», Джесс. Это реальная жизнь.