В последние годы Джесси все чаще и чаще слышала этот тон. Она понимала, что это она сама растет, и взрослеет, и учится замечать всякие вещи. Но мама и вправду сердилась и злилась все чаще и чаще. И Джесси никак не могла понять, почему папина логика так раздражает маму.
И надо так напрягаться только из-за того, что девочка делает то, что хочет? — искренне поразился Том. — Может, тут надо задуматься: все ли с ней в порядке? Она понимает свою ответственность за семью… и что нам по этому поводу делать, Сэл? Отправить ее в колонию малолетних преступниц?
Ты брось этот свой покровительственный тон. Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.
Нет, на этот раз я вообще ничего не понимаю, дорогая. У нас летний отпуск, правильно? И я глубоко убежден, что когда люди отдыхают, они должны делать то, что хотят, и быть с тем, с кем хотят, верно? В моем понимании в этом-то и заключается суть летнего отдыха.
Джесси улыбнулась. Она поняла, что все решено. Завтра, когда начнется затмение, она останется тут вместе с папой, а не полезет на гору Вашингтон со старой каргой, пожалевшей печенье, и остальными «солнцепоклонниками». Папа был на высоте, как чемпион мира по шахматам, который преподал урок талантливому любителю.
Ты тоже мог бы поехать, Том. Тогда бы и Джесси поехала.
Опасный момент. Джесси затаила дыхание.
Я не могу, дорогая. Я жду звонка от Девида Аддамса — раз… и по поводу портфолио «Бруклин фармацевтикал» — два. Это очень серьезное дело… и рискованное, кстати, тоже… вести с ними переговоры на этой стадии — все равно что играть с огнем. Буду с тобой честен: даже если бы я мог поехать, то не уверен, что поехал. Я далеко не в восторге от этой мисс Джилетт, но могу хоть как-то выносить ее присутствие, но этот засранец Слифорт… это выше моих сил.
Тише, Том!
Да не волнуйся ты, Мэдди и Вилл внизу, в игровой, а Джесси вообще сидит на террасе, вон видишь?
Джесси вдруг пришло в голову, что папа прекрасно знал акустические особенности гостиной-столовой. Знал, что Джесси сейчас слышит весь их разговор, и более того — он хотел, чтобы она их слышала. Теплые мурашки пробежали по ногам и спине.
Я так и знала, что ты опять заговоришь о Дике Слифорте. — Голос у мамы был злым и язвительным, но и веселым тоже. И от этого странного сочетания интонаций у Джесси закружилась голова. Ей казалось, что только взрослые могут совмещать такие разные чувства. Если бы чувства были едой, то у взрослых они были бы как бифштекс, залитый шоколадом, или картофельное пюре с кусочками ананаса, или рисовые мюсли с перцем чили вместо сахара. Джесси подумалось, что быть взрослым — это скорее наказание, а не какая-то там привилегия.
Это уже раздражает, Том. Этот человек пристал ко мне шесть лет назад, и он был в стельку пьян. Тогда он всегда был пьян, но теперь с этим покончено. Полли Бергерон мне говорила, что он ходит в общество анонимных алкоголиков и…
Великолепно, — сухо отрезал отец. — Может, выслать ему открытку «Скорее выздоравливай» или выдать медаль за доблесть, а, Салли?
Не передергивай. Ты чуть не сломал ему нос.
Воистину. Когда мужик спускается на кухню налить себе еще виски и видит, что какой-то вшивый алкаш одной рукой хватает его жену за задницу, а второй держится за ее грудь…
Да ладно тебе, — натянуто проговорила Салли. Но Джесси почему-то показалось, что голос у мамы был очень довольным. Все страньше и страньше. — Дело в том, что тебе давно уже пора понять, что Дик Слифорт — не демон из преисподней, и Джесси тоже пора понять, что Адриан Джилетт — всего лишь старая одинокая женщина, и тогда она ударила ее по руке только в шутку. Не заводись, Том, я не говорю, что это была хорошая шутка, наоборот… я просто хочу сказать, что Адриан этого не знала и не хотела обидеть нашу дочь.
Джесси опустила глаза и увидела, что книжка почти закрылась. Как может мама — женщина, которая с отличием окончила университет, — быть такой глупой. Для Джесси ответ был прост: не может она быть такой. Просто не может, и все. Либо она знала что-то такое, о чем не знал больше никто, либо просто отказывалась смотреть правде в глаза… но в любом случае вывод был только один: когда ей пришлось выбирать между тем, кому верить — старой соседке-карге или собственной дочери, — Салли Махо выбрала мерзкую старушенцию. Замечательно, правда?