Быть может, Фернан, выведенный из себя, подстрекаемый Дангларом, как бык на арене, не удержался бы, ибо он уже встал и, казалось, вот-вот кинется на соперника, но Мерседес, веселая и непринужденная, подняла прелестную головку и окинула всех светлым взором. Он вспомнил ее угрозу — умереть, если умрет Эдмон, — и бессильно опустился на стул.
Данглар посмотрел на своих собеседников — на отупевшего от вина и на сраженного любовью.
— От этих дураков я ничего не добьюсь, — прошептал он, — боюсь, что я имею дело с пьяницей и с трусом. Вот завистник, который наливается вином, между тем как ему следовало бы упиваться желчью; вот болван, у которого из-под носа похищают возлюбленную и который только и знает, что плачет и жалуется, как ребенок. А между тем у него пылающие глаза, как у испанцев, сицилийцев и калабрийцев, которые так искусно мстят за себя; у него такие кулаки, что размозжат голову быку вернее всякого обуха. Положительно, счастье улыбается Эдмону; он женится на красавице, будет капитаном и посмеется над нами, разве только… — мрачная улыбка искривила губы Данглара, — разве только я тут вмешаюсь.
— Эй! — продолжал кричать Кадрусс, привстав и опершись кулаком о стол. — Эй, Эдмон! Не видишь ты, что ли, друзей или уж так загордился, что не хочешь и говорить с ними?
— Нет, дорогой Кадрусс, — отвечал Дантес, — я совсем не горд, я счастлив, а счастье, очевидно, ослепляет еще больше, чем гордость.
— Дело! — сказал Кадрусс. — Вот это объяснение! Здравствуйте, госпожа Дантес!
Мерседес чинно поклонилась.
— Меня так еще не зовут, — сказала она. — У нас считается, что можно накликать беду, если называть девушку по имени ее жениха, когда этот жених еще не стал ей мужем; поэтому называйте меня Мерседес, прошу вас.
— Сосед Кадрусс не так уж виноват, — сказал Дантес, — он ненамного ошибся!
— Так, значит, свадьба будет скоро? — спросил Данглар, раскланиваясь с молодой парой.
— Как можно скорее. Сегодня сговор у моего отца, а завтра или послезавтра, никак не позже, обед в честь помолвки здесь, в «Резерве». Надеюсь, будут все друзья: это значит, что вы приглашены, господин Данглар; это значит, что и тебя ждут, Кадрусс.
— А Фернан? — спросил Кадрусс, смеясь пьяным смехом. — Фернан тоже будет?
— Брат моей жены — мой брат, — сказал Эдмон, — и мы, Мерседес и я, были бы глубоко огорчены, если бы его не было с нами в такую минуту.
Фернан хотел ответить, но голос замер у него в горле, и он не мог выговорить ни слова.
— Сегодня помолвка… завтра или послезавтра обручение… черт возьми, вы очень спешите, капитан!
— Данглар, — отвечал Эдмон с улыбкой, — я вам скажу то же, что Мерседес сказала сейчас Кадруссу: не наделяйте меня званием, которого я еще не удостоен; это накличет на меня беду.
— Прошу прощения, — отвечал Данглар. — Я только сказал, что вы очень спешите. Ведь времени у нас довольно: «Фараон» выйдет в море не раньше как через три месяца.
— Всегда спешишь быть счастливым, господин Данглар, — кто долго страдал, тот с трудом верит своему счастью. Но это не только себялюбие, — я должен ехать в Париж.
— Вот как! В Париж! И вы едете туда в первый раз?
— Да.
— У вас там есть дело?
— Не мое: надо исполнить последнее поручение бедного нашего капитана Леклера. Вы понимаете, Данглар, это дело святое. Впрочем, будьте спокойны, я только съезжу и вернусь.
— Да, да, понимаю, — вслух сказал Данглар.
Потом прибавил про себя:
«В Париж, доставить по назначению письмо, которое ему дал маршал. Черт возьми! Это письмо подает мне мысль. А, Дантес, друг мой! Ты еще не значишься в реестре «Фараона» под номером первым!»
И он крикнул вслед удалявшемуся Эдмону:
— Счастливого пути!
— Благодарю, — отвечал Эдмон, оглядываясь через плечо и дружески кивая головой.
И влюбленные продолжали путь, спокойные и счастливые, как два избранника небес…
IV
Данглар следил глазами за Эдмоном и Мерседес, пока они не скрылись за фортом Св. Николая; потом он снова повернулся к своим собутыльникам. Фернан, бледный и дрожащий, сидел неподвижно, а Кадрусс бормотал слова какой-то застольной песни.
— Мне кажется, — сказал Данглар Фернану, — эта свадьба не всем сулит счастье.
— Меня она приводит в отчаяние, — отвечал Фернан.