Тогда, не в силах больше противиться сжигавшему его огню, он позвал.
Часовой отпер дверь; лицо его было незнакомо узнику.
Данглар решил, что лучше иметь дело со старым знакомым. Он стал звать Пеппино.
— Я здесь, ваше сиятельство, — сказал разбойник, явившись с такой поспешностью, что Данглару это показалось хорошим предзнаменованием, — что вам угодно?
— Пить, — сказал пленник.
— Вашему сиятельству должно быть известно, — заявил Пеппино, — что вино в окрестностях Рима неимоверно дорого.
— В таком случае дайте мне воды, — отвечал Данглар, пытаясь отразить удар.
— Ах, ваше сиятельство, вода еще большая редкость, чем вино: сейчас такая ужасная засуха!
— Я вижу, все начинается сызнова! — сказал Данглар.
И он улыбался, делая вид, что шутит, хотя на висках его выступил пот.
— Послушайте, мой друг, — сказал он, видя, что Пеппино все так же невозмутим, — я прошу у вас стакан вина; неужели вы мне в нем откажете?
— Я уже вам говорил, ваше сиятельство, — серьезно отвечал Пеппино, — что мы не торгуем в розницу.
— В таком случае дайте мне бутылку.
— Какого?
— Подешевле.
— Цена на все вина одна.
— А какая?
— Двадцать пять тысяч франков бутылка.
— Скажите лучше, что вы хотите меня ограбить? — воскликнул Данглар с такой горечью в голосе, что только Гарпагон мог бы оценить ее по достоинству. — Это будет проще, чем сдирать с меня шкуру по частям.
— Возможно, что таково намерение начальника, — сказал Пеппино.
— Начальника? А кто он?
— Вас к нему водили позавчера.
— А где он?
— Здесь.
— Могу я повидать его?
— Ничего нет проще.
Не прошло и минуты, как перед Дангларом предстал Луиджи Вампа.
— Вы меня звали? — спросил он пленника.
— Это вы, сударь, начальник тех, кто доставил меня сюда?
— Да, ваша милость. А что?
— Какой выкуп вы за меня требуете?
— Да просто те пять миллионов, которые у вас с собой.
Данглар почувствовал, как ледяная рука стиснула его сердце.
— Это все, что у меня есть, сударь, это остаток огромного состояния; если вы отнимете их у меня, то отнимите и жизнь.
— Нам запрещено проливать вашу кровь.
— Кто вам запретил?
— Тот, кому мы повинуемся.
— Значит, вы кому-то повинуетесь?
— Да, начальнику.
— Мне казалось, что вы и есть начальник.
— Я начальник этих людей; но у меня тоже есть начальник.
— А этот начальник тоже кому-нибудь повинуется?
— Да.
— Кому же?
— Богу.
Он задумался.
— Не понимаю, — сказал Данглар.
— Возможно.
— Этот самый начальник и приказал вам так со мной обращаться?
— Да.
— С какой целью?
— Этого я не знаю.
— Но ведь когда-нибудь мой кошелек иссякнет?
— Вероятно.
— Послушайте, — сказал Данглар, — хотите миллион?
— Нет.
— Два миллиона?
— Нет.
— Три миллиона?.. Четыре?.. Ну, хотите четыре? Я вам их отдаю с условием, что вы меня выпустите.
— Почему вы предлагаете нам четыре миллиона за то, что стоит пять? — сказал Вампа. — Это ростовщичество, господин банкир, вот как я это понимаю.
— Берите все! Все, слышите! — воскликнул Данглар. — И убейте меня!
— Успокойтесь, ваша милость; не надо горячиться, а то у вас появится такой аппетит, что вы начнете проедать по миллиону в день; будьте бережливы, черт возьми!
— А когда у меня не хватит денег, чтобы платить вам? — воскликнул Данглар вне себя.
— Тогда вы будете голодать.
— Голодать? — сказал Данглар, бледнея.
— Вероятно, — флегматично ответил Вампа.
— Но ведь вы говорите, что не хотите убивать меня?
— Да.
— И дадите мне умереть с голоду?
— Это не одно и то же.
— Так нет же, негодяи, — воскликнул Данглар, — я обману ваши подлые расчеты! Если уж мне суждено умереть, то чем скорее, тем лучше, мучьте меня, пытайте меня, убейте, но моей подписи вы больше не получите!
— Как вашей милости будет угодно, — сказал Вампа.
И он вышел из кельи.
Данглар, рыча от бешенства, бросился на козьи шкуры. Кто были эти люди?
Кто был их невидимый начальник? Какие у них намерения? И почему все могут от них откупиться, а он один не может?
Да, конечно, смерть, быстрая, насильственная смерть — лучший способ обмануть расчеты его жестоких врагов, которые, видимо, наметили его жертвой какого-то непонятного мщения.
Но умереть!
Быть может, впервые за всю долгую жизнь Данглар думал о смерти, и призывая ее и в то же время страшась, настала минута взглянуть в лицо неумолимому призраку, который таится во всяком живом существе, говорящем себе при каждом биении сердца: «Ты умрешь!»