Чарльз Блоу написал отличную статью в New York Times за 2 января 2014 года, «Обращение воинов веры», обвинив радикальных республиканцев в том, что они используют религию, чтобы запутать общественное мнение, и преуспевают в этом. Он сослался на доклад исследовательского центра Пью от 30 декабря 2013 года, чтобы подтвердить неутешительную статистику:
В прошлом году… процент демократов, которые верили в эволюцию, поднялся до 67 %, а процент республиканцев, верящих в нее, упал до 43 %. Сегодня республиканцев, которые верят в то, что «люди и другие живые существа пребывают в своей нынешней форме с начала времен», больше, чем их однопартийцев, что верят в эволюцию.
Я очень уважаю тонкий интеллект и искреннюю небезучастность Чарльза Блоу, но меня тревожит его выбор слов. Четыре раза в этом фрагменте использован глагол «верить» таким образом, что предполагается сравнимость достоверности научной теории и достоверности религиозного текста.
Я не думаю, что они сравнимы. И я хочу написать об этом, поскольку согласна с Чарльзом Блоу в том, что вопросы фактической достоверности и духовных верований здесь — цинично или невинно — смешаны и нуждаются в разделении.
Я тоже не смогла подобрать правильные слова, чтобы ответить на вопросы, которые задавались в том исследовании.
Глагол «думать» в этом документе встречается чаще, чем «верить»: люди «думают», что человеческие и другие существа эволюционировали со временем, или «отвергают эту мысль».
Такие формулировки меня в кое в чем убеждают. Ведь если бы меня спросили: «Верите ли вы в эволюцию?» — мой ответ был бы: «Нет».
По-хорошему, мне, конечно, следовало бы вообще отказаться отвечать, потому что на бессмысленные вопросы можно дать только бессмысленные ответы. Вопрос, верю ли я в эволюцию, содержит столько же смысла, сколько вопрос, верю ли я во вторники или в артишоки. Слово «эволюция» означает перемены, когда что-то одно превращается во что-то другое. Это происходит постоянно.
Проблема состоит в том, что обычно, когда мы говорим «эволюция», мы имеем в виду эволюционную теорию. Такое сближение понятий вызывает в голове короткое замыкание. Оно устанавливает ложную взаимосвязь между гипотезой (связанной с наблюдаемым фактом) и откровением (ниспосланным Богом, как записано в древнееврейской Библии), которая усиливается нашим небрежным использованием слова «верить».
Я не верю в эволюционную теорию Дарвина. Я ее принимаю. Дело тут не в вере, а в очевидности.
Любая наука должна стремиться иметь дело с реальными фактами. Можно подвергнуть реальность действительных вещей и событий сомнению, можно использовать ее в качестве гипотезы, можно найти (или не найти) подтверждающие ее доказательства, можно принять ее или отвергнуть. Верить или не верить в нее нельзя.
Вера существует и обладает влиянием в таких сферах, как магия, религия, страх и надежда.
Я не вижу никакого противопоставления между принятием теории эволюции и верой в Бога. Интеллектуальное приятие научной теории и вера в сверхъестественную высшую сущность мало пересекаются (если вообще пересекаются): ни одна из этих вещей не способна поддержать или опровергнуть другую. Они исходят из очень разных способов восприятия одного и того же мира, из очень разных путей постижения реальности — материального и духовного. Они могут сосуществовать и часто сосуществуют в полной гармонии.
Крайний буквализм в прочтении религиозных текстов делает затруднительным другой образ мыслей. К тому же если кто-то верит, что Бог сотворил вселенную несколько тысяч лет назад, он может принять это как духовную правду, не затронутую материальными свидетельствами того, что вселенной миллиарды лет. И наоборот: как знал Галилей, но не знали инквизиторы, тот факт, ходит Земля вокруг Солнца или Солнце ходит вокруг Земли, никак не влияет на веру в Бога как в духовный центр всего сущего.
Утверждение, что лишь вера позволяет воспринимать мир как чудо, а холодные и сухие факты науки лишают его чудесности, что научное мышление как таковое угрожает религиозному или духовному разумению, — это передергивание.
Иногда такое передергивание объясняется профессиональной ревностью, соперничеством и страхом: священник и ученый конкурируют за власть над человеческими умами. Атеист проповедует, и фундаменталист проповедует — оба в своих проповедях эмоциональны, пристрастны и лживы. У меня сложилось впечатление, что большинство ученых, верующих и неверующих, принимают существование религии, ее примат в своей сфере, и продолжают заниматься тем, чем занимались. Но некоторые ученые ненавидят религию, боятся ее, бунтуют против нее. И некоторые священники и проповедники, желая включить в сферу своего влияния все и вся, требуют признать абсолютное превосходство библейского откровения над материальным фактом.