Наутро после адской ночи я решил покинуть большую дорогу и продолжить путь по второстепенным. У меня еще оставалась наклеенная на выцветшую из-за дождей красную марлю старая Тарридова карта дорог Франции: она верно служила мне все эти недели и уберегла меня от некоторых затруднений.
Сельская местность, по которой я повел мою колонну, была спокойная и безмятежная, великолепная под июньским солнцем. Крестьяне косили свои луга. На привалах мы слышали, как птицы щебечут о радости жизни.
Ничто не говорило бы о войне, если бы не странный полк африканских стрелков, попавшийся нам навстречу. Тяжелым шагом он возвращался на фронт, чтобы пойти в бой. Какой фронт, какой бой? Полковник ехал впереди, верхом на коне. Видение из другого века!
С наступлением вечера я прибыл в Божанси, где в сумерках вырисовывался донжон Дюнуа. По мосту проезжать было запрещено, его собирались взорвать с минуты на минуту. Оставив свой обоз, я добился, чтобы мне открыли проход, и на мотоцикле с коляской достиг другого конца моста. Я обнаружил там молодого лейтенанта, нервно мерившего шагами мостовую, — худощавого, прекрасного роста и весьма элегантного: серо-бежевый плащ-реглан, ноги обуты в рыжеватую кожу, под мышкой стек. Явно кавалерийский офицер. Мы представились друг другу.
— У меня приказ: взорвать мост ровно через десять минут, — взглянув на свои наручные часы, сказал он мне.
Я изложил ему свою ситуацию, попросив задержать взрыв на полчаса. Приказ есть приказ, но всегда имеются и более-менее разумные способы его выполнить. Подрыв моста был отсрочен.
Так граф Клозель, будущий дипломат, которого мне потом на протяжении жизни неоднократно доводилось встречать, спас мое подразделение от плена.
Поблагодарив своего элегантного товарища, я отдался другой безотлагательной заботе: подыскать ночлег для моих измученных людей. И нашел его примерно в километре оттуда, на большой ферме с просторными и многочисленными постройками.
Когда машины были поставлены, я распределил группу между ригами, сараями, овчарнями, после чего повалился, не раздеваясь, головой на охапку сена. За эти тридцать шесть часов мне не удалось отдохнуть ни минуты.
Меня разбудил среди довольно ясной ночи лай собаки, идущей за мной по пятам. Я брел прямо к глубокому пруду. Это был единственный раз в моей жизни, когда со мной случился приступ сомнамбулизма. Спасибо тебе, славный деревенский пес!
Тем же самым днем, 12 июня, государственные службы довершили свое бегство из Парижа; здания всех официальных учреждений опустели, двери остались нараспашку.
Чтобы перевезти функционеров, их семьи и обстановку, задействовали шестьсот грузовиков Министерства воздушного транспорта. Но администраторы оказались не столь дальновидны, как дипломаты, и не взяли с собой архивы, не сожгли их. На заводах парижского региона были брошены девяносто корпусов самолетов.
В столице не осталось ни одного свободного автомобиля. Растерянные солдаты требовали, чтобы их взяли на борт гражданских машин. Было невозможно эвакуировать раненых, хлынувших в госпитали.
Такси больше не имело цены. Таксистам сулили астрономические суммы, и у дверей их экипажей разворачивались аукционы на тысячи франков. Перед Лионским и Аустерлицским вокзалами люди образовали километровые очереди в надежде сесть в последний поезд. Дети, старики задыхались в этой толпе, доведенной до крайности ожиданием и тревогой.
В своем несчастье Франция тоже казалась сомнамбулой.
Глава 4
Все во Франции происходит в замках. Там рождаются выдающиеся люди, определяются судьбы, пишут свои шедевры писатели, скользит по коридорам тайная любовь; там же размещаются штабы, подписываются договоры. Революции их сжигают, буржуазия реставрирует и уродует. Во всяком случае, они свидетельствуют о посредственности былых времен. Естественно, через них проходят и наши бедствия.
Тем утром, 13 июня, когда я проснулся в сене напротив Божанси, находящийся в ста километрах к западу от него город Тур служил временной, очень временной столицей Франции. Правительство эвакуировалось туда двумя днями ранее, и высшие власти республики были временно размещены в окрестных замках: кто в ренессансном, с оконными средниками, кто в солидном, стиля Людовика XIII, или в классическом, Людовика XIV, кто в элегантном, XVIII века. Все окна выходили в сады на французский лад, с бордюрами из самшита, с водоемами или псарнями.