Так я узнал, что мое подразделение гусеничных тележек приписано в качестве «резервного элемента» к тактической группировке Сен-Ломе, базировавшейся где-то между Анжером и Нантом.
Кто такой был Сен-Ломе? Полковник, которому поручили собрать все, что пересекло Луару, начиная с Орлеана. Этому человеку достался фронт примерно в четыреста километров.
Во всех войсках бродила надежда, мечта, выраженная одной фразой: битва при Луаре. Мы окопаемся на реке, заградим все пункты перехода, будем вести наблюдение за берегами, выстроим непрерывную линию огня. Луара станет нашей Марной. Мы до конца хранили иллюзии.
Мне предстояло искать постоя близ Шенонсо, в Блере-сюр-ле-Шер. Очаровательное местечко, красивый берег. Я позволил своим людям искупаться. Картина былых времен: все эти голые и белые солдаты, играя и брызгаясь плещущиеся в воде средь солнечных бликов.
Я заметил на некотором расстоянии большой черный лимузин с открытой дверцей, остановившийся у обочины, приблизился и обнаружил Жозефа Поля Бонкура, узнаваемого по маленькому росту и великолепным седым, волнистым волосам. Он созерцал реку. Социалист-раскольник, создавший собственную партию, он недолго был председателем Совета, и шесть раз министром между 1932 и 1938 годами. Личность в высшей степени политическая. Он был известен своим воинственным красноречием.
Я встречался с ним один-два раза до войны, поэтому представился. Казалось, он был рад завязать беседу.
— Это мой избирательный округ… Я родился совсем неподалеку отсюда… Вот, смотрю на родные места… Увы!
У него было тяжело на сердце. Он пригласил меня сесть в его машину и захотел разделить со мной, несмотря на теплую погоду, меховое одеяло, которое набросил мне на колени. Мой мотоцикл следовал за нами.
— Ну, лейтенант, расскажите мне новости. Я ведь ничего не знаю. Где немцы?
Я был изрядно удивлен. Выходит, этот государственный деятель, так давно подвизавшийся на авансцене, не имел никаких прямых сведений о ситуации и ждал, что его просветит бедный кавалерийский аспирант!
Конечно, общее положение дел никакого оптимизма не внушало, но у меня имелся и более серьезный повод для беспокойства: как снабдить бензином свои машины? На военных складах горючего не было. На гражданских пунктах распределения подвалы стояли пустыми. Неужели у меня глупо заглохнут моторы и я окажусь на обочине, ожидая, что меня подберет неприятель?
Было ясно, что никаких шансов найти бензин, пока мы не доберемся до Анжера, у меня нет. Мы отстояли от него на сто пятьдесят километров. Я велел проверить баки всех танкеток. Это расстояние они еще могли одолеть. Если две-три остановятся, я найду их по возвращении, как Мальчик-с-пальчик свои камешки.
А сейчас — скорость двадцать пять километров в час, чтобы не потреблять слишком много горючего. У нас на это шесть часов. Тем временем стемнело. «Будем делать остановку каждые два часа», — скомандовал я. И мы двинулись.
Прошло два часа, потом четыре. Я заснул как убитый в коляске мотоцикла, и даже самые сильные толчки не могли вывести меня из оцепенения. Колонна продолжала двигаться, ожидая, когда я скомандую привал.
Меня разбудила резкая остановка и пронзительный скрежет тормозов сзади.
Унтер-офицер взвода, который вел мой мотоцикл, куда-то исчез со своего сиденья. А гусеницы следовавшей за мной машины были всего в метре от моей спины. К счастью, ее водитель был еще в сознании, иначе они проехались бы по моему телу. Что касается унтер-офицера, то я увидел его на дороге — он сидел рядом со своей машиной, свесив голову на грудь, сраженный сном. Послушный и преданный парень не осмелился разбудить меня раньше.
Этот инцидент напомнил мне, что война — это также и несчастные случаи. Сколько смертей во Франции произошло по неосторожности!
Прекрасный повод помянуть добрым словом моего хорошего товарища унтер-офицера, который, как видно, никогда не отлынивал от службы. Его звали Амори де Кергорле, и он был на семь лет старше меня. Он был родом из семьи потомственных кавалеристов, дипломатов, политических деятелей. Один из его предков, Флориан, пэр Франции, получил странное прозвище Твердый Голос. Кергорле роднились с самыми прославленными фамилиями в нашей истории: Ларошфуко, Ла Тур-Мобурами, Монтескье, Клермон-Тоннерами, дʼАркурами, Роган-Шаботами, Коленкурами, Фосиньи-Люсенжами, Брольи, Ламуаньонами, Токвилями. Превосходного воспитания, Амори никогда не намекал на свои дворянские корни и связи; также не говорил о своем браке, который заключил всего за неделю до немецкого наступления. Он остался в моей памяти большим любителем лошадей и живописи, проявлявшим различные таланты — поверхностного поэта, а также музыканта, — но бывшим слишком скромным, чтобы дать ход какому-либо из этих увлечений. Я думаю, что только крайняя сдержанность не позволила ему стать офицером.