Все силы Великобритании и Франции — сухопутные, морские и воздушные — будут отданы под высшее командование…»
— Приезжайте как можно скорее, — сказал Рейно де Голлю.
Беседа была перехвачена службой прослушивания, которая подала рапорт генералу Лафону, а тот в свою очередь поспешил ознакомить с ним маршала Петена.
Совет министров Франции собирается в семнадцать часов. Британское предложение не встречает у министров никакого отклика. Рейно — единственный, кто его защищает. Тогда вновь возвращаются к вопросу об остановке боевых действий.
Тут Жорж Мандель вмешивается в обсуждение и заявляет, что надо положить конец неспособности совета к управлению. И дает понять, что в этом совете представлены две группировки: храбрецы и трусы. Его речи не проливают бальзама на дискуссию. Рейно, чувствуя себя в явном меньшинстве, закрывает заседание, заявив, что ему надо переговорить с президентом республики наедине.
Становится ясно: он подает в отставку. Но с каким исходом? Он ждет, надеется, предполагает, что, как это часто бывает во время министерских кризисов, президент республики оставит его на должности, поручив сформировать новое, более однородное правительство, удалив таким образом самых слабых его членов. Но самым слабым оказывается сам Альбер Лебрен, не обеспечивший председателю совета никакой поддержки. Он просто принимает его отставку. Выйдя от него, Рейно говорит:
— Мы неизбежно катимся к кабинету Петена. Главное, чтобы в Министерство иностранных дел не пролез Лаваль.
В двадцать один час сорок пять минут маршал выходит из особняка на бульваре Вильсона и с помпой, благодаря стараниям генерала Лафона — полицейская машина, эскорт мотоциклистов, — отправляется к президенту республики, у которого находится Рейно. Маршал входит, держа в руке машинописный листок со списком своих министров.
Несчастье свершилось.
Со своей стороны, генерал де Голль в сопровождении неизменного Спирса прилетает на самолете, предоставленном в его распоряжение Черчиллем, и в двадцать один час тридцать минут высаживается в Мериньяке. Прибыв в префектуру на улице Виталь-Карл, он узнает, что уже не является министром.
На следующее утро остается выполнить еще несколько формальностей. В первую очередь решить проблему Лаваля, этого человека с физиономией угольщика, несмотря на неизменный белый галстук. Даже на самом дне драмы личные амбиции брали верх над событиями. У Лаваля с Петеном состоялась беседа, длившаяся десять минут. Выйдя от Петена, Лаваль объявил, что не принял предложенное ему Министерство юстиции, к которому прилагалось вице-президентство в Совете, но, как и просил, получил Министерство иностранных дел. Это неожиданное решение маршала вызвало гневный протест со стороны Вейгана, который заявил, что «нельзя бросать Францию в руки немцев». В сопровождении Шарлеру, управляющего делами набережной Орсе, он проникает к Петену и добивается, чтобы тот вернулся к прежнему решению. Узнав об этом, взбешенный Лаваль отказывается войти в правительство. А его друг Марке, которому прочили Министерство внутренних дел, из солидарности делает то же самое.
На место, в котором было отказано Лавалю, назначается Поль Бодуэн. Он сразу же созывает послов Англии, Соединенных Штатов и Испании. Послу Испании г-ну Лекуерика Бодуэн вручает торопливую, написанную от руки ноту, в которой просит испанское правительство, используя все свое влияние на немецкое правительство, выяснить условия прекращения боевых действий.
Бодуэн просит посла Великобритании, чтобы его правительство рассмотрело ситуацию не в юридическом духе, но с дружеским сочувствием. Кроме того, Бодуэн заверяет его, что адмирал Дарлан отдал необходимые распоряжения, чтобы военный флот не был сдан.
Те же обещания он дает поверенному в делах Соединенных Штатов и просит доставить его послание Апостольскому нунцию, чтобы тот передал просьбу о перемирии итальянскому правительству.
Маршал собирается употребить остаток утра, чтобы подготовить заявление для французского народа.
В половине первого вся страна слышит из своих радиоприемников, как дрожащий и надломленный голос читает беспомощный текст, направленный на то, чтобы воздать должное всем солдатам и пролить бальзам на все раны, и содержащий, в самой середине, невероятную по своему тщеславию фразу: «Я приношу в дар Франции самого себя, чтобы смягчить ее несчастье».
В тексте имеется и другая фраза — главная, единственная, которую необходимо было усвоить и которая будет усвоена: «С болью в сердце я говорю вам сегодня, что надо попытаться остановить бои».