Кристабель повиновалась и, накинув на голову плащ, мысленно воззвала к Богоматери. Всадник все приближался и приближался, а Робин ждал, притаившись за деревом, с луком на изготове, держа стрелу у самого глаза. Всадник пронесся мимо как молния, но стрела летела быстрее; на лету задев круп лошади и скользнув наискось по ее боку вдоль седла, она до оперения вошла в брюхо коня, и животное вместе с седоком покатилось по пыли.
— Бежим, миледи! — воскликнул Робин. — Бежим, время не ждет!
Кристабель была ни жива ни мертва, она дрожала всем телом и шептала:
— Он его убил! Убил! Убил!
— Бежим, миледи, — повторил Робин, — бежим, время не ждет!
— Он ею убил! — как безумная стенала Кристабель.
— Да нет, я его не убил, миледи.
— Но он так жутко вскрикнул, это предсмертный стон!
— Да нет, он вскрикнул от удивления.
— Что вы говорите?
— Я говорю, что всадника этого послали на наши розыски, и, если бы я не попал в его лошадь, мы бы погибли. Идемте же, миледи, вы все поймете лучше, когда перестанете дрожать!
Кристабель немножко успокоилась и, быстро, как только могла, пошла вслед за Робином. Пройдя сотню шагов, она спросила:
— Так всадник не ранен?
— И царапины не получил, миледи, но бедный конь его свое отбегал. У этого всадника были слишком большие преимущества перед нами: он мог доскакать из Мансфилд-Вудхауза в Ноттингем и обратно прежде, чем мы одолеем этот путь; следовательно, нужно было остудить его пыл. Теперь наши возможности равны. Да что я говорю? У нас их даже больше: он — пешком, и мы — пешком, но наши ноги проворнее и без лишней тяжести, а его — нет. Мужайтесь, миледи, мы уже будем далеко отсюда, когда этот седок сумеет выбраться из-под своей лошади и пойдет по дороге в своих тяжелых сапогах, а они отнюдь не семимильные! Мужайтесь, миледи, Аллан Клер уже близко!
XIII
Мало того что лоб, веки, все лицо Лэмбика было обожжено, когда Робин Гуд затушил об него факел, так сержант еще погнался за беглецом в совершенно другом направлении.
В то время, о котором мы ведем свой рассказ, Ноттингемский замок имел множество подземных ходов, прорытых в толще холма, на котором высились башни и зубчатые стены этой феодальной твердыни, и мало кто даже среди самых давних ее обитателей был хорошо знаком с планом этого сумрачного и таинственного лабиринта.
В результате Лэмбик и его люди блуждали там наугад и по злосчастной случайности настолько уклонились от правильного пути, что заблудились и потеряли друг друга, сами того не заметив.
Лэмбик, почти ослепший, пошел, как мы уже сказали, в направлении, противоположном тому, что выбрал Робин, люди ею свернули направо, а сам он пришел к парадной лес шине замка, и ему показалось, что он слышит шаги своих людей на верхней площадке.
«Прекрасно, — сказал он себе, — должно быть, они схватили этого юного негодяя и ведут его к барону; мне нужно прийти вместе с ними, иначе они скажут милорду, что поймали преступника благодаря своей бдительности и поставят себе это в заслугу, они ведь такие скоты!»
Ворча себе под нос, храбрый сержант подошел к двери в покои барона и, по опыту зная, что следует быть осторожным, решил, прежде чем появиться, выяснить, как старый Фиц-Олвин принял возвращение солдат с пленником, а потому приложил ухо к замочной скважине и услышал следующий разговор.
— Значит, вы говорите, что письмо сообщает мне, будто сэр Тристрам Голдсборо не может приехать в Ноттингем?
— Да, милорд, он должен явиться ко двору.
— Досадная помеха!
— И он предупреждает, что будет ждать вас в Лондоне.
— Ну что же делать! А время свидания он назначил?
— Нет, милорд, он только просит вас отправиться в путь со всей возможной поспешностью.
— Прекрасно! Сегодня же утром и отправлюсь. Прикажите приготовить лошадей; я желаю, чтобы меня сопровождало шестеро солдат.
— Ваш приказ будет исполнен, милорд.
Лэмбик, сильно удивившись отсутствию здесь Робина, решил, что солдаты снова отвели его в тюрьму и побежал туда убедиться в этом собственными глазами, но дверь в тюрьму была открыта настежь, в камере никого не было, а на полу валялся еще дымящийся факел.
«Ну и ну! Пропал я! — подумал сержант. — Что же делать?»
И он снова вернулся к дверям в покои барона, все еще надеясь, что солдаты привели туда проклятого лесника. Бедный Лэмбик! Он уже чувствовал, как на его шее затягивается петля! Однако надежда, которая никогда полностью не покидает человека в несчастье, улыбнулась ему, ибо, снова приложив ухо к замочной скважине, он услышал, что в покоях барона все тихо и спокойно. И сержант рассудил следующим образом: