Наблюдая за происходящим из задних рядов, Тони вслушивалась в то, с каким акцентом говорят окружающие: женщина с американского юга, купившая совершенно прелестный кашемировый шарф; кто-то из Бостона, рассказывавший, как он запа-а-ковал свой ка-а-р; ньюйоркец, заплативший пять долларов за чашечку коуфи-и. Если бы в бутылочке находился, как планировалось, вирус, все эти люди уже были бы заражены Мадобой-2. Они полетели бы по домам, расцеловались бы с родными и поздоровались с соседями, пошли бы на работу, где стали бы всем рассказывать, как провели отпуск в Европе.
А через десять — двенадцать дней они бы слегли. «Я подцепил в Лондоне какую-то мерзкую простуду», — сказали бы они. Чихая, они заразили бы своих близких, и друзей, и коллег. Состояние их все ухудшалось бы, и врачи диагностировали бы грипп. Когда они начали бы умирать, врачи поняли бы, что это нечто худшее, чем грипп. Когда смертоносная инфекция стала бы перекидываться с улицы на улицу и с города на город, медики начали бы понимать, с чем они имеют дело, но к тому времени было бы уже слишком поздно.
Теперь же ничего подобного не произойдет, но по телу Тони пробежала дрожь, когда она подумала, как это было близко.
К ним, явно нервничая, подошел мужчина в смокинге.
— Я управляющий театром, — сказал он. — Что происходит?
— Мы собираемся произвести арест, — сказала ему Одетта. — Вам придется на минуту задержать начало.
— Надеюсь, шума не будет.
— Поверьте, я тоже на это надеюсь.
Зрители расселись.
— Все, — сказала Одетта детективам. — Мы достаточно видели. Забирайте ее и действуйте аккуратно.
Двое мужчин из второй машины прошли по проходам и остановились у обоих концов ряда, где сидела женщина. Она посмотрела на одного, потом на другого.
— Пожалуйста, пройдите со мной, мисс, — сказал тот, что стоял ближе к ней.
В театре воцарилась тишина — зрители наблюдали за происходившим. Это часть шоу? — недоумевали они.
Женщина продолжала сидеть — только достала флакончик и снова опрыскала себя. Детектив, молодой мужчина в короткой куртке, стал пробираться вдоль ряда к ее месту.
— Пожалуйста, пройдемте со мной сейчас же, — сказал он.
Она встала, подняла вверх флакончик и попрыскала в воздух.
— Не трудитесь, — сказал он. — Это всего лишь вода. — Затем взял ее за руку выше локтя и вывел по ряду в проход, а потом и в конец зала.
Тони в изумлении смотрела на пленницу. Она была молоденькая, хорошенькая. И готова была пойти на самоубийство. Почему? — удивлялась Тони.
Одетта отобрала у нее флакон и положила в мешочек как вещественное доказательство.
— «Diablerie», — сказала она. — Это французское слово. Вы знаете, что оно означает?
Женщина отрицательно покачала головой.
— Дьявольщина. — Одетта повернулась к детективу. — Надень на нее наручники и уведи.
Рождество — год спустя
Тони, не одеваясь, вышла из ванной и прошла через гостиничный номер к звонившему телефону.
Лежавший в постели Стэнли произнес:
— Бог ты мой, до чего же ты хороша!
Она с усмешкой посмотрела на мужа. Он был в голубом купальном халате, слишком для него коротком и обнажавшем его длинные мускулистые ноги.
— Ты и сам неплох, — сказала она и взяла телефонную трубку. Звонила ее мать. — Счастливого Рождества, — сказала Тони.
— Твой бывший приятель выступает по телевидению, — сказала мать.
— В каком же качестве — поет рождественские гимны в полицейском хоре?
— Дает интервью Карлу Осборну. Рассказывает, как поймал тех террористов в прошлое Рождество.
— Он их поймал? — Тони возмутилась было, а потом подумала: «Какого черта». — Что ж, ему нужна реклама — он ведь ждет повышения. Как там моя сестрица?
— Готовит ужин.
Тони взглянула на часы. На этом карибском острове сейчас было почти шесть часов вечера. А у мамы в Англии было около десяти вечера. Но у Беллы ели всегда поздно.
— Что она подарила тебе на Рождество?
— Мы решили купить что-нибудь на январской распродаже, так будет дешевле.
— А тебе понравился мой подарок? — Тони подарила матери кашемировую вязаную кофту.