Марти закрыл ставни, и комната погрузилась во мрак.
Было очевидно, что опасность крылась в нем самом, в его буйной фантазии, которая, в конечном итоге, и сделала его известным и удачливым автором детективных романов.
И тем не менее сердце его колотилось сильнее и сильнее.
Марти вышел из своего кабинета в коридор и направился к лестнице. Здесь он остановился, облокотясь на стойку перил.
Он и сам не знал, что хотел услышать. Тихое поскрипывание двери и крадущиеся шаги? Или шорох, шум, или приглушенные звуки, сопровождающие вторжение в дом таинственного незнакомца?
Не обнаружив вокруг ничего подозрительного, он постепенно успокоился. Чувство надвигающейся катастрофы также исчезло, а тревога уступила место простому беспокойству.
— Есть тут кто-нибудь? — спросил он только затем, чтобы нарушить тишину.
Звук его голоса, полный замешательства, помог Марти рассеять дурные мысли. Теперь тишина была просто тишиной пустого дома, и не было в ней никакой угрозы.
Он вернулся в свой кабинет в конце коридора и сел в кожаное кресло. Слабая освещенность комнаты как бы увеличивала ее размеры, делала безразмерной и нереальной, похожей на сон.
Тень, отбрасываемая настольной лампой и контурами похожая на фрукты, ложилась на защитное стекло письменного стола красной вишней, сизой сливой, зеленью винограда, желтым лимоном, голубизной ежевики. Полированный металл и плексиглас диктофона, стоящего на стекле стола, также отражали разноцветную мозаику, сверкающую подобно бриллиантам. Марти взял со стола диктофон, и по его руке скользнул разноцветный лучик, похожий на переливчатую кожу экзотической ящерицы. Реальность, как оказалось, перемежается иллюзиями так же, как и выдуманные миры беллетристики.
Марти нажал на клавишу диктофона, чтобы перемотать пленку и найти последнюю фразу его неоконченного послания к редактору. Из миниатюрного металлического микрофона донесся его голос, преображенный высокой скоростью перемотки. Эти шипящие и свистящие звуки были похожи на какой-то незнакомый иностранный язык.
Нажав на клавишу воспроизведения, он обнаружил, что перемотал недостаточно, так как услышал знакомые слова: «…Мне необходимо… мне необходимо… мне необходимо…».
Хмурясь, он вновь нажал на клавишу, перемотав назад вдвое больше пленки, чем в первый раз.
Однако вновь услышал: «…Мне необходимо… мне необходимо…».
Опять перемотка. Две секунды. Пять секунд. Десять секунд. Стоп. Воспроизведение.
«…Мне необходимо… мне необходимо… мне необходимо…»
Он сделал еще две попытки и наконец нашел свое послание: «…и я смогу переслать вам окончательный вариант рукописи моей новой книги через месяц. Надеюсь, что это… что это… что это…»
Звук прервался. Разматываемая пленка воспроизводила теперь только тишину, изредка прерываемую дыханием Марти.
Наконец из микрофона донесся монотонный распев, состоящий из двух слов. Марти подался вперед и, хмурясь, уставился на диктофон. «…Мне необходимо… мне необходимо…»
Он посмотрел на часы. Было шесть минут пятого.
Поначалу слова произносились в раздумье и шепотом. Такими он впервые услышал их, когда пришел в сознание и услышал тихое песнопение на строчки из какой-то нескончаемой и невообразимой религиозной литании. Через полминуты, однако, его голос изменился, став резким и настойчивым. В нем звучали то боль, то гнев.
«Мне необходимо… мне необходимо… мне необходимо…»
Теперь два этих слова выражали крушение надежды.
Марти Стиллуотер, записанный на пленку, говорил голосом, в котором звучала острая боль от желания чего-то такого, что он не мог ни описать, ни даже вообразить себе.
Зачарованный, он смотрел на вращающиеся катушки диктофона.
Наконец голос сделался тихим, запись прекратилась, и Марти вновь посмотрел на часы. Было чуть больше двенадцати минут пятого.
Он полагал, что отключился всего на несколько секунд, погрузившись в короткий сон наяву. Однако выяснилось, что он произносил эти два слова в течение семи минут и даже больше, зажав в руке диктофон и забыв о том, что диктовал письмо редактору.
Целых семь минут!
Полное выпадение памяти. Как в трансе.