— Зачем опять пришли? — настороженно и зло спросила она.
Криками и пинками они отогнали собак, потом один из них вытащил лист бумаги и громко произнес:
— Слушай, что тебе говорят: за четыре с лишним му[1] земли ты должна уплатить залог в триста тысяч юаней[2]. Понятно? Залог получишь обратно, если ничего больше не будешь сажать. Пойми наконец, что это не твоя земля, а господина У, у него бумага есть. Тягаться с ним тебе бесполезно, если даже сам начальник уезда будет на твоей стороне. Жена Ши Цина мгновенно сообразила, что речь идет о купчей. Спорить и в самом деле было бесполезно. Охваченная отчаянием, она заорала, пытаясь тем самым придать себе храбрости:
— Я не наберу триста тысяч юаней, если даже продам всех моих детей!
Тот, что был с бумагой в руках, грубо ее оборвал:
— Не ори! Это только залог! А еще ты должна ежегодно платить за аренду пять доу[3] риса!..
Не дослушав, она завопила:
— Это все едино, что заставить вола отелиться! Раскрой глаза, посмотри: разве на этой чертовой земле вырастет хоть одно зернышко? Пять доу риса? Лучше убейте меня!
— Ну чего ты орешь? Перекричать, что ли, нас хочешь? Мы пришли тебя известить. Вот и все. — Человек с бумагой вдруг взорвался. — Не хочешь платить — убирайся, кто тебя держит!
Тут вмешался второй, продолжая отгонять палкой собак.
— Лучше всего уезжай! Что хозяйка, что собаки — злее не видал!
Сунув ей в руки бумагу, они ушли, не оглядываясь. Женщина молча, с остервенением изорвала бумагу в клочки и швырнула им вслед. Спустя немного она взглянула на огород и промолвила с ненавистью:
— Хотят, чтобы я отсюда ушла. Как бы не так! Десять лет надрывалась как вол. Пота вылила сотню ведер, не меньше! Все равно не уйду, хоть дубиной гоните!
Одиночество больше не пугало ее, злые люди были страшней. Но она твердо решила не уходить из ущелья. Без малого десять лет живет она здесь; ей стали родными и горы, и лес, и речушка, особенно этот склон, который от зари дотемна она мерила босыми ногами. Круглый год зеленели здесь овощи, зрели тыквы и наливались соком разные фрукты, она была привязана к этой земле, как младенец к материнской груди, считала ущелье частью своего дома. Рубила на топливо один сухостой и живого дерева не касалась. Не хотела причинять боль этим единственным и постоянным соседям, к тому же так приятно было смотреть, как они растут прямо у нее на глазах. И речушка доставляла ей радость. Без нее вряд ли что-нибудь уродилось бы на склоне. В канун Нового года она всегда приходила на берег, жгла благовонные свечи и жертвенные деньги, чтобы от всей души поблагодарить духов. Когда в соседнем селении, где она продавала овощи, удивлялись величине ее помидоров и бобовых стручков, она радостно говорила:
— Так земля у нас, что и говорить, плодородная, да и воду носить с реки сподручно!
Но тут же, испугавшись, как бы другие тоже не переселились в ущелье, она хмурилась и печально вздыхала:
— Только вот сорняки очень быстро растут, три дня не пройдет, смотришь — опять полоть надо! Хоть корову паси! Наша земля вдвое больше труда требует. Надоело, все силы высосала!
И вот теперь ее хотят выгнать отсюда. Разве можно такое стерпеть? Она лучше с жизнью расстанется, чем уйдет из ущелья. Был бы дома хозяин, никто бы бранить ее не посмел. А одинокую женщину всякий обидит.
«Но это мы еще посмотрим! — Она гневно тряхнула головой. — Я покажу вам, что такое женщина!»
Палку, мотыгу, серп, топор — все это она держала у самого входа в дом. Пусть только сунутся, она их проучит: ее не запугаешь, не на такую напали!
Работая на огороде, она то и дело распрямляла спину, чтобы передохнуть, а заодно и посмотреть, не идет ли по узкой тропинке по ту сторону речушки недобрый человек. Ведь ей надо успеть добежать до дому и приготовиться, чтобы не застигли врасплох. Иногда она отсылала детей на самый высокий холмик и просила старшего следить, не приближается ли кто-нибудь к их дому.
Через несколько дней в ущелье появился какой-то старик. В хижине все переполошились. Не спуская глаз с пришельца, хозяйка с палкой в руках поджидала в дверях. Самый младший ребенок ревел, напуганный свирепым видом матери и злобным лаем собак.
Старик приблизился, покрикивая на псов. Женщина не стала их отгонять, не приветствовала старика, не пригласила сесть. Он побагровел и буркнул:
— Чего уставилась? Я не разбойник.
У него и в самом деле не было никакого оружия, в руках он держал коротенькую трубку и с виду никак не был похож на бандита. Выражение ее лица несколько смягчилось, но беспокойство не прошло.