Хуану обогнал еще один человек — на скорости, которая говорила о том, что он полностью уверен в своей машине. Он плавно обошел еще двух водителей, минуту висел на хвосте у бензовоза, потом, выбрав короткое мгновение, когда встречный поток транспорта прервался, скользнул мимо бензовоза и резко вильнул влево, чтобы не столкнуться со встречным автобусом. Две ехавшие за бензовозом машины тоже вскоре его обогнали, и Хуана не спеша поехала сзади. В районе Теши, за военным полигоном с его нумерованными мишенями на фоне голубеющего в отдалении моря, ярко освещенного послеполуденным солнцем, шоссе было широким, и машины шли быстро, но люди все же часто перебегали дорогу, и однажды жесткие молодые глаза полоснули сквозь стекло приближающуюся Хуану, но их враждебность туманилась не по возрасту ранним сознанием, что мгновенная смерть под колесами автомобиля в общем-то не слишком большая беда.
А потом, выезжая из-за крутого поворота, Хуана вдруг увидела маленький мячик, скачущий через шоссе перед самым бензовозом, а когда на дорогу выскочил ребенок, она, зажмурив глаза, инстинктивно нажала на тормоз. И сразу же услышала тяжкое содрогание тормозящего на полном ходу бензовоза. Когда она решилась посмотреть вперед, ребенок, скованный леденящим страхом, необычайно медленно подбегал к обочине и, попытавшись перепрыгнуть через дренажную канаву, шлепнулся на ее противоположный откос, поросший сухой колючей травой. Бензовоз стоял посредине шоссе, а злющий шофер, выпрыгнув из кабины, приближался к мальчишке — и явно не с добрыми намерениями. Но ребенок уже успел выкарабкаться из канавы, и к нему уже подбегала перепуганная женщина, только что, видимо, стоявшая у плиты: с ее рук капало красное пальмовое масло. Ребенок, всхлипывая, бросился к матери и спрятал лицо в ее накидке, а она обхватила его голову руками, на которых, так же как на обнаженной шее, вздулись, вероятно от пережитого ею ужаса, пульсирующие вены. Но шофер неумолимо приближался к ребенку, и тут женщина наконец-то его заметила.
— Господин, — сказала она по-акански, и Хуана стала напряженно вслушиваться, чтобы понять, о чем говорит женщина, — прости его. Ведь он ребенок. У тебя тоже, наверно, есть дети. Прости его, господин, он просто несмышленыш.
Лицо матери еще сковывал страх, но она заставила себя улыбнуться, чтобы хоть немного задобрить разозленного шофера. А тот, казалось, уже забыл о ребенке, и злость в его лице сменилась презрением.
— Тоже мне, — сказал он нарочито медленно, стараясь побольнее обидеть женщину, — мать! Ну скажи, какая из тебя мать? Какая ты мать, если твой ребенок играет со смертью, а тебе хоть бы что? Ну какая из тебя мать?
Женщина продолжала через силу улыбаться.
— Да, господин, это я виновата, пожалей его, господин. Ведь он ребенок!
— А ты дура безмозглая! — заорал шофер.
— Ругай меня, господин, — сказала женщина. — Я приму все твои проклятья за то, что ты спас моего ребенка. — Улыбка уже сползла с ее лица, но в нем не было ответной злобы — только трезвая и спокойная покорность. — Его отец работает в Теме. С раннего утра до позднего вечера. Мне надо приготовить ему поесть. Надо постирать. А тут ребенок. Ну и что я могу ему ответить, когда он говорит, что хочет поиграть?
— А когда ты ложилась с мужем, ты о чем думала?
Шофер повернулся к женщине спиной, подошел — все еще напряженно — к бензовозу и залез в высокую кабину.
— Ругай меня, господин, — повторила женщина. — Он со мной.
Шофер завел мотор, и бензовоз с ревом уехал. Лицо женщины сразу посуровело, и она, строго глянув на малыша, принялась с пристрастием его допрашивать, но не выдержала, и в ее суровом дознании зазвучало заботливое материнское участие. Переполнявшие ее тревожные слезы капали на темные ручонки малыша, и, сотрясаясь от безмолвных рыданий, она нежно прижимала сына к себе.
Снова выехав на пустынную дорогу, Хуана неожиданно задумалась о спасении. Быть может, из-за едва не случившейся трагедии. Она видела ужас несчастной матери перед чем-то бесповоротным, она ощущала вместе с женщиной тяжкий страх и громадное счастье — от того, что могло случиться, но не случилось. Ей была понятна решимость матери отныне глаз не спускать с ребенка… но слова, сказанные женщиной под конец, показали Хуане всю тоскливую обреченность, с которой та смотрела в будущее.
— Вот она, наша жизнь, — проговорила женщина, мельком посмотрев в далекое небо и опустив взгляд вниз, на своего ребенка; она недоуменно покачивала головой и даже не вытирала медленных слез. «Вот она, наша жизнь». Это было все, что женщина знала. Долгая череда смертельных опасностей, ограниченная у начала и конца тьмой, узкая дорожка, ведущая к неминуемой гибели и окаймленная к тому же бесчисленными бедами, среди которых чуть тлеют надежды да иногда вдруг вспыхивает неожиданное чудо, спасающее путника от мгновенного конца, за которым таится все та же тьма.