Не говоря ни слова, отец указал пальцем на стену над своей головой. Он вешал там черепа всех пойманных им животных.
— Ешьте все, до крошки, — сказала мать, — долю Тунди я оставила в котле.
Отец вскочил с места, и по его прерывающемуся голосу я понял, что дело будет жаркое.
— Сейчас же принеси долю Тунди, — крикнул отец. — Он не попробует дикобраза. Это научит его слушаться.
— Знаешь, он ничего не ел с утра. Что ж он будет есть, когда вернется?
— Ничего, — отрезал отец.
— Если вы хотите, чтобы он слушался, — добавил дядя, — лишайте его пищи… А дикобраз знатный…
Мать вышла и принесла котел. Я увидел, как отец и дядя запустили в него руки. Затем я услышал плач матери. Впервые в жизни мне захотелось убить отца.
Я вернулся в Фиа и… долго простоял в нерешительности, прежде чем постучался в хижину белого священника. Я застал его за едой. Мой приход удивил его. Я объяснил ему жестами, что хочу уехать вместе с ним. Он засмеялся, выставив напоказ все зубы, отчего рот его уподобился полумесяцу. Я неподвижно стоял у двери. Он подозвал меня. Он отдал мне остатки ужина, который показался мне странным и восхитительным. Мы продолжали разговаривать жестами. Я понял, что он согласен взять меня с собой.
Так я стал боем преподобного отца Жильбера.
На следующий день новость дошла до отца. Я боялся его гнева… Я объяснил это священнику, по-прежнему прибегая к жестам. Мой страх развеселил его. Он дружески похлопал меня по плечу. Теперь я был под защитой.
Отец пришел после обеда. Он сказал только, что я был и остался его сыном, то есть каплей его крови… что он не сердится на меня и все будет позабыто, если я вернусь домой. Я знал, что означают эти прекрасные речи в присутствии белого. Я показал отцу язык. Он зло посмотрел на меня, как смотрел всякий раз, когда собирался «научить меня жить». Но с отцом Жильбером я ничего не боялся. Его взгляд, казалось, имел колдовскую силу; отец опустил голову и ушел понурившись.
Мать пришла ночью повидаться со мной. Она плакала. Мы поплакали вместе. Она сказала, что я правильно сделал, покинув родительский кров, что отец не любил меня так, как отец должен любить сына, что она благословляет меня и что, если я когда-нибудь заболею, надо будет искупаться в реке и это меня излечит…
Отец Жильбер дал мне штаны защитного цвета и красную фуфайку, которые привели в восторг всех окрестных мальчишек, и те стали просить священника, чтобы он тоже взял их с собой.
Два дня спустя отец Жильбер усадил меня на свой мотоцикл. Треск мотора вызывал страшную панику в деревнях, через которые мы проезжали. Служебная поездка продолжалась уже две недели. Мы направлялись теперь к католической миссии Святого Петра в Дангане.
Я был счастлив. Быстрота езды опьяняла меня. Скоро я увижу город, узнаю белых и буду жить, как они. Я невольно сравнил себя с красными попугаями, которых мы ловили в деревне на зерна маиса: они тоже попадались в плен из-за своей жадности. Мать часто говорила мне, смеясь: «Тунди, твоя любовь к сластям не приведет к добру…»
Мои родители умерли. Я не вернулся больше в родную деревню.
Теперь я живу в данганской католической миссии Святого Петра. Мне приходится вставать в пять часов, а иногда и раньше, особенно в те дни, когда в миссии собираются все наши священники. Я звоню в колокольчик, висящий у входа в ризницу, затем ожидаю прихода настоятеля. Я прислуживаю порой на трех-четырех мессах в день. Кожа на моих коленях стала твердой, как у крокодила. Когда я опускаюсь на колени, мне кажется, что под ними лежит подушка.
Больше всего мне нравится раздача святого причастия по воскресеньям. Верующие подходят к алтарю с закрытыми глазами, открытым ртом и высунутым языком, можно подумать, что они гримасничают. У белых имеется особый алтарь. У них плохие зубы. Мне нравится ласкать подбородок белых девушек дискосом, который я подношу им, в то время как священник кладет им на язык облатку. Научил меня этому бой одного из наших священников. Мы можем ласкать их только так…
Старая женщина, живущая в сиксе[23], готовит нам еду. Но мы предпочитаем остатки от обеда священников. Там попадаются даже куски мяса.
Я обязан решительно всем отцу Жильберу. Я очень люблю его, моего благодетеля. Он веселый человек; когда я был маленьким, он смотрел на меня как на домашнего зверька. Он любил таскать меня за уши и очень забавлялся, видя, что я всему дивлюсь.
Он показывает меня всем белым, приходящим в миссию, как свое творение. Я его собственный бой, бой, который умеет читать, писать, прислуживать во время обедни, накрывать на стол, убирать комнату, стелить постель… Я не получаю денег.
23
Сикса — нечто вроде интерната для будущих христианок, молодых замужних и незамужних женщин, а также для христианок, покинувших языческую семью. — Прим. автора.