Около взвесил в сердце поучительные слова белого, но не увидел света.
— Все, чего я хочу, — наконец сказал он, — это возродить угасшую веру, веру в человека. Веру во что-то, — сказал он всей силой сердца, всей силой тени. — Мы утратили веру в то, к чему обращались в минуты горя, в минуты радости, — и что же у нас осталось? Ничего, пересохшее русло с мертвыми стволами и скелетами листьев. А когда ты задаешь людям вопрос, они боятся, что буря придет и сметет те хорошенькие домики, что они построили без фундамента.
Около говорил и говорил, изливая свое сердце, и остановился, лишь когда исчерпал его. Остановившись, он огляделся. Он посмотрел сюда. Никого. Он посмотрел туда. Никого. Он был один. Белый ушел. Около хотел выйти, но дверь была заперта. И он сел на скамью, стоявшую вдоль одной из непроницаемых стен, и стал ждать, разговаривая со своим сердцем и обдумывая пословицу иджо, своего народа, которая гласит: «Если возьмешь птицу с небес и изжаришь ее на глазах у курицы, у курицы будет болеть голова». Сердце его задавало много вопросов. Оно складывало веру с пустотой, неверие с пустотой. У человека нет больше тени, у деревьев нет больше тени. Все на свете утратило смысл, кроме убивающей тени троицы — золота, железа, бетона… И тогда он спросил свое сердце, по какой дороге идти сейчас — вернуться домой, если это возможно, или покорно отправиться в сумасшедший дом.
Один голос твердил, что он должен идти в сумасшедший дом. Быть может, у тех, у кого голова не в порядке, в сердце нет ни горя, ни радости, быть может, он сам сумеет изгнать из сердца горе и радость. Другой голос твердил «нет», он должен найти способ вернуться домой. Может быть, Вождь Изонго и все Старейшины уже не имеют в сердцах зла на него. Этот голос порицал его за то, что он покинул свой дом. Прежде чем выметать улицу, люди подметают свой дом, разве не так? — спросил его голос, и он согласился. Около согласился с поучительными словами этого голоса в сердце и решил возвратиться домой и предстать пред Изонго. Но другой голос сказал: Вождь Изонго и Старейшины не могли измениться за несколько дней, поэтому, если он возвратится домой, сердце Изонго станет еще ядовитей и будет смердеть от земли до ока небесного. Но поучительные слова этого голоса входили в одно ухо Около и выходили в другое, как лодки, одна за другой проплывающие по каналу. И в конце концов Около решил, что вернется в Амату, если сумеет. Но на этот раз он обратится к народу, а не к Изонго и не к Старейшинам. Если народ лишен сути, он взрастит эту суть в их сердцах. Он посеет ее и взрастит ее, несмотря на губительные слова Изонго. Он вырвет из их сердец страх, он убьет страх в их сердцах и посеет суть. Он сделает это, если только… Если только что? Около спросил, он спросил это вслух, но сердце его не ответило. И когда он поднял глаза, он увидел лишь тьму, ту тьму, которую видишь, когда закрываешь глаза перед сном.
6
В деревне Амату в одно прекрасное утро, которое было седьмым утром по изгнании Около, Вождь Изонго проснулся и, поговорив со своим сердцем, согласился с ним, что ему следует отпраздновать освобождение от Около. Он согласился со своим сердцем, он заметил также, что в сердце его уже не звучит голос Около, который подобен голосу москита, отгоняющему сон от утомленных глаз. И поэтому Вождь Изонго послал двух гонцов к Старейшинам, к Старейшинам, которые по воле или же против воли вложили свои сердца в сердце Изонго. Со дня изгнания Около они сплотились еще теснее и, о чем бы ни шла речь, непременно выслушивали друг друга. Единство их было таково, что их не мог бы разлучить никакой ураган.
И вот два гонца отправились в путь.
— Отчего ты босыми ногами шагаешь по этой холодной-холодной земле? — спросил первый гонец. — Мы же достаточно походили по этой холодной-холодной земле. Что ты делаешь со своими деньгами?
— Со своими деньгами я не делаю ничего.
— Почему же?
— Это дурные деньги. Дурные деньги добра не приносят.
— На деньги можно купить лодку с мотором. Разве это не добро? Мои ноги не босы, холодная-холодная земля не касается их. Разве это не добро? Что ты делаешь со своими деньгами?
— Ничего не делаю.
— Ты их копишь?
— Я не знаю, на что их копить.
И они шагали в молчанье, один шагал босиком по холодной-холодной земле, другой шел в новеньких черных ботинках.
— Слова Около вошли в твое сердце?