— Моя приятельница.
— Ясно.
— Он ей отвалил как-то пятьдесят долларов. Она мне подарила три, так за них дали целых сорок пять фунтов.
— Вот что, моя дорогая, валютой я не спекулирую, и мяса у меня в холодильнике нет. Вы не забыли — идет война, и парни на фронте едят мучную болтушку раз в три дня!
— Что верно, то верно, — вздохнула она. — Мартышки худеют — павианы жиреют!
— И это еще не самое страшное. — Голос его дрожал от гнева. — Люди гибнут без счета. Мы сидим и болтаем, а кто-то в этот миг умирает.
— Верно, — снова согласилась она.
— Воздух! — раздался из кухни вопль боя.
— Мама моя! — взвизгнула Глэдис. Они выскочили во двор и, закрыв головы руками, пригнувшись, побежали к бункеру под накатом из пальмовых стволов и краснозема. Небо над ними взорвалось ревом реактивных моторов и гулким уханьем зенитных снарядов.
В убежище она прильнула к нему. Самолет улетел, смолкли вечно опаздывающие зенитки, а она не шелохнулась.
— Не бомбил даже, — нетвердым голосом сказал Нванкво, — мимо летел. Наверно, к переднему краю. Видно, наши ребята задали им жару, и противник вызвал на подмогу авиацию.
Нванкво вздохнул. Она молчала, все крепче прижимаясь к его груди. Им было слышно, как слуга рассказывает соседскому бою, что видел два самолета:
— Один летел так, а другой вот так.
— А я не видел, что ли? — возбужденно говорил соседский бой. — Красивые, как птицы, только вот людей гробят. Ну да нас, слава богу, миновало.
— Ха! — изумилась Глэдис, обретя наконец голос. Он подумал, что одному восклицанию она умеет придать множество значений: тут и порицание и невольное восхищение перед людьми, так легко рассуждающими о смертельной опасности.
— Успокойся, — сказал он. Она прижалась к нему еще теснее, и он стал целовать ее. Она горячо отозвалась на его ласки. В бункере было темно, по неметеному полу, должно быть, ползала всякая нечисть. Он подумал, что хорошо бы принести из дому матрац, но отказался от этого намерения. А вдруг снова налетит вражеский самолет и в бункер ввалится сосед или прохожий! Получится как с тем джентльменом, который по сигналу тревоги средь бела дня выскочил с подружкой из спальни — оба в чем мать родила…
Глэдис как в воду глядела — приятельницы дома не оказалось. Всемогущий любовник пристроил ее на самолет, летевший в Либревиль, и она отправилась в Габон за покупками. Так, во всяком случае, полагали соседи.
— Прекрасно! — буркнул Нванкво, разворачивая машину. — Вернется на военном транспорте с грузом туфель, париков, трусиков, лифчиков и косметики, загонит все это барахло и заработает несколько тысяч. Так-то вы, девушки, воюете!..
Глэдис ничего не ответила. Он решил, что наконец задел ее за живое. Внезапно она сказала:
— Это как раз то, чего мужчины от нас ждут.
— Меня по крайней мере ты ни в чем не можешь винить. Помнишь ту девушку в джинсах, которая обыскивала меня на заставе?
Она усмехнулась.
— Помнишь? Я хочу, чтобы ты снова стала ею. Без парика. Даже сережек как будто не было…
— Э-э, неправда, серьги были.
— Пусть так, но ты знаешь, что я имею в виду.
— Те времена прошли. Теперь все хотят одного — выжить. Про это говорят — «шестой номер». Ты вытащишь шестой, я вытащу шестой — и все в порядке!
Вечеринка у подполковника приняла неожиданный оборот. Сначала все вроде шло нормально. Подавали козлятину, цыплят с рисом. Выпивки было вволю. Напитки — самоделка, конечно, но неплохие. Особым успехом пользовался один, под названием «Пулеметная очередь», огнем полыхавший в горле. Самое забавное, что с виду он ничем не отличался от апельсинового сока. Но сразил гостей хлеб — по маленькой булочке на брата, размером с мячик для гольфа, да и твердости той же, а все-таки настоящий хлеб! Джаз был на высоте, девушек — навалом. В довершение всего два белых сотрудника Красного Креста притащили бутылку «Курвуазье» и бутылку шотландского виски. Все повскакали с мест и устроили им овацию, потом выстроились в очередь со стаканами. Вскоре оказалось, что один из белых еще до прихода успел набраться. По грустному поводу: прошлой ночью во время грозы погиб его знакомый, летчик. Он вел самолет с продовольствием и разбился при посадке.
Те, кто был на вечеринке, еще не знали об аварии. Настроение у всех испортилось, танцевавшие парочки вернулись на свои места, замолчал оркестр. И вдруг ни с того ни с сего пьяного прорвало:
— Порядочный человек сгинул ни за грош. Бедняга Чарли! За что он погиб? За это вонючее болото! За дерьмо! Все дерьмо, и эти надушенные девки тоже. Я-то знаю им цену. Один доллар, банка тушенки — и все дела, она у тебя в постели.