Он писал в ярости. Образы, видения всплывали, сталкивались, растворялись в его горячечном мозгу, словно бы ему осталось жить всего несколько дней, — и он хотел душевного очищения, как в исповеди перед казнью. Он дрожал мелкой дрожью, но еще владел собой…
«…Я пишу это тебе. Я один в лесу, во всем мире. Я хочу начать с тобой новую жизнь в Англии, после того как мы скажем: „Прощай, Африка!“…»
Он вдруг осознал, что сидит голый и дрожит от холода. Ему стало стыдно за свою наготу, и он поспешно оделся. Но теперь он уже не мог продолжать свою исповедь и боялся перечитать написанное. Он был почти трезв, но все еще опьянен перспективой посвятить остаток жизни ей, своей жене.
Она еще не спала. Решила ждать его возвращения, чтобы вместе провести эту последнюю ночь в Африке. Лежа в постели, она думала о своей жизни здесь, об отношениях с ним. Когда они только что приехали в Кению, она пыталась воодушевить его «цивилизаторской миссией» и честолюбивыми планами. Посещала собрания африканских женщин в селах и даже научилась немного говорить на суахили. Она тогда хотела понять Африку, суть ее жизни, почувствовать, как говорится, биение пульса огромного континента. В те дни они с мужем были вместе, их сердца, казалось, бились в унисон. Но проходили годы, и он все больше отдалялся от нее. Она утратила свой энтузиазм: идеалы, которые некогда представлялись такими светлыми, постепенно поблекли и увяли в ее глазах. Кто они такие, чтобы «цивилизовать» кого бы то ни было? И что такое вообще их «цивилизация»? И почему он вечно раздражен из-за того, что не может подняться по служебной лестнице так быстро, как ему хотелось бы? Она становилась нетерпимой к этим увядшим «идеалам», которые уводили его от нее, но боялась выказать это нетерпение, чтобы не повредить ему, его карьере. И она продолжала ходить в гости, на вечеринки, непринужденно вести пустой разговор, когда на самом деле ей хотелось зарыдать. «Куда он поехал в такой поздний час? Не мог даже сказать…» — думала она с раздражением, ворочаясь в кровати. Уже давно она перестала посещать собрания женщин в деревнях. Она хотела быть одна. Ей уже не хотелось понять Африку. Зачем это ей? Она же не захотела в свое время понять Европу! Или Австралию, где родилась. Нет, ее маленьким рукам не объять целый континент, ей дано только обнимать мужчину… Она хотела теперь жить своей личной жизнью, а не служить мужу опорой в его служебной карьере, которая уже не обещает ничего интересного.
Она стала ходить гулять одна — и далеко от дома; видела играющих детей и размышляла: что это за чувство такое — материнство?.. Она как будто заново открывала для себя этот чуждый ей мир. Благоговейно взирала она на банановые кущи, на сплошные кустарниковые заросли и непроходимый лес. Это было еще до чрезвычайного положения, и она могла ходить повсюду безбоязненно.
И во время одной из таких прогулок она впала в первый свой грех — с черным парнем, среди банановых деревьев на плантации. Свобода! После этого было еще несколько любовных свиданий, которые окончательно отдалили ее от мира мужа и остальных английских офицеров.
Когда он вернулся, она не спала. Он подошел к ней, еще не остыв от возбуждения. Не стал зажигать свет, а молча присел к ней на постель.
— Где ты был?
— Да так… захотелось посмотреть старые места перед отъездом.
— Иди ко мне… Боже мой, какой ты холодный! А я, дурочка, ждала, что ты меня согреешь.