Он прошел мимо на расстоянии двух шагов, поднял палец, как будто предостерегая меня, и, не промолвив ни слова, вышел из комнаты - куда и как, мне не удалось заметить, так же как я не заметил его прихода.
Мне, конечно, незачем объяснять вам, что происшедшее было то, что вы называете галлюцинацией, а я - видением. Дверей в комнате было только две: одна была заперта на ключ, а вторая вела в спальню, которая не имела другого выхода. Что я почувствовал, когда это сообразил, не относится к делу.
Вы, надо полагать, сочтете это банальной историей с привидениями, построенной по правилам, установленным классиками этого жанра. Будь это так, я не стал бы рассказывать, даже если бы она случилась со мной на самом деле. Но человек этот не был призраком; он - жив. Я встретил его сегодня на Юнион-стрит. Он прошел мимо меня в толпе.
Хоувер кончил свой рассказ. Несколько минут оба собеседника молчали. Доктор Фрейли рассеянно барабанил пальцами по столу.
- Он сегодня что-нибудь сказал? - спросил он. - Что-нибудь такое, из чего можно было заключить, что он не мертв?
Хоувер уставился на доктора и ничего не ответил.
- Может быть, он сделал какой-нибудь знак? - продолжал Фрейли. - Какойнибудь жест? Может быть, поднял палец? У него была такая привычка, когда он собирался сказать что-нибудь важное, - например, когда он ставил диагноз.
- Да, он поднял палец, - совершенно так, как тогда мое видение. - Но Боже мой! - вы, стало быть, его знали?
Хоувер, видимо, начинал волноваться.
- Я знал его. И я прочитал его книгу - когда-нибудь каждый врач ее прочитает. Его поразительное открытие - это первостепенной важности вклад в медицинскую науку. Да, я его знал. Я лечил его во время его последней болезни три года назад. Он умер.
Хоувер вскочил со стула; видно было, что он с трудом сдерживает волнение. Он прошелся взад и вперед по комнате, потом остановился перед своим другом и нетвердым голосом спросил:
- Фрейли, вы ничего не имеете сказать мне как врач?
- Что вы, Хоувер! Вы самый здоровый человек из всех, кого я знаю. Но я дам вам совет как друг. Пойдите к себе в комнату; вы играете на скрипке, как ангел, - сыграйте что-нибудь. Что-нибудь веселое и бодрое. Выбросьте из головы мрачные мысли.
На другой день Хоувера нашли у него в комнате мертвым. Он прижимал скрипку подбородком, смычок покоился на струнах, перед ним был раскрыт "Траурный марш" Шопена.
В ОБЛАСТИ НЕРЕАЛЬНОГО
1
Часть пути между Ньюкаслом и Обурном проходит по дну ущелья. Дорога, тянущаяся сначала по левому, а затем по правому берегу реки, в одном месте вырублена прямо в крутом горном склоне, в другом - выложена из валунов, поднятых с речного ложа старателями. Горы поросли лесом, ущелье извилистое. В темноте нужно быть очень внимательным, чтобы не съехать в воду. Тот памятный мне вечер был безлунным; река, вздувшаяся после недавней грозы, превратилась в бурный поток. Я выехал из Ньюкасла и был уже примерно в миле от Обурна в самой узкой и темной части ущелья. Не отрываясь, глядел я вперед на трудно различимую во мгле дорогу, как вдруг почти под самым носом лошади заметил человеческую фигуру. Я осадил так резко, что чуть не поднял лошадь на дыбы.
- Простите, не заметил вас, сэр, - пробормотал я.
- Это неудивительно, - вежливо отозвался прохожий, подходя к моей пролетке. - А я из-за шума реки не услышал вас.
Хотя с тех пор прошло пять лет, я сразу же узнал этот голос. И, признаться, не слишком обрадовался.
- Доктор Дорримор?
- Совершенно верно. А вы - мой добрый знакомый мистер Манрич. Чрезвычайно рад нашей встрече. Чрезвычайность, - он рассмеялся, объясняется тем, что я направляюсь туда же, куда и вы, и теперь, естественно, ожидаю вашего предложения меня подвезти.
- Буду искренне рад.
Это было не совсем правдой.
Доктор Дорримор поблагодарил меня, уселся рядом, и я снова тронул поводья. Несомненно, все это только игра воображения, но мне вспоминается, что оставшийся путь пришлось преодолевать в ледяном тумане; я ужасно продрог; дорога словно бы сделалась длиннее, а город, когда мы в него, наконец, въехали, показался мне угрюмым, мрачным и обезлюдевшим. Был только ранний вечер, но я не припомню ни одного горящего окна, ни единой живой души на улицах. Дорримор подробно рассказал мне, как и почему он тут оказался и где успел побывать за те годы, что мы не виделись. Я отчетливо запомнил сам факт рассказа, но не смог бы привести ни одного из рассказанных фактов. Он путешествовал по разным странам и вернулся - вот все, что сохранилось в моей памяти. А это мне и прежде было известно. В одном я уверен: общество этого человека так угнетало меня и вселяло такое сильное чувство тревоги, что, остановив, наконец, пролетку под фонарем "Патнем Хауса", я испытал настоящее облегчение, словно избежал какой-то мерзкой и далеко не шуточной духовной опасности.
Увы, моя радость была омрачена открытием, что доктор Дорримор остановился в той же гостинице.
2
Чтобы хоть как-то объяснить свои чувства по отношению к доктору Дорримору, мне придется кратко остановиться на обстоятельствах нашего знакомства. Однажды вечером несколько человек, в числе которых был и я, сидели в библиотеке Богемского клуба в Сан-Франциско. Разговор коснулся искусства иллюзионистов - в местном театре как раз выступал один приезжий маг.
- Эти господа - вдвойне обманщики, - заметил кто-то из нашей компании. - Они не способны ни на один настоящий фокус, такой, чтобы действительно хотелось обмануться. Самый захудалый индийский факир без труда превратил бы их в безвольных лунатиков.
- Каким же это образом? - спросил другой, закуривая сигару.
- Каким образом? Да самыми обычными трюками. Ну, хотя бы когда подбрасывают в воздух предметы, а они обратно не падают, или просят зрителей указать место, и там у них появляется зеленый росток, тянется кверху, дает побеги, расцветает, или сажают человека в плетеную корзину и протыкают его мечом - крики, кровь, - а когда корзину открывают, там пусто, или подкидывают в воздух шелковую лестницу, залезают по ней и исчезают...
- Какая чепуха! - воскликнул я, боюсь, довольно бестактно. - Не может быть, чтобы вы вправду во все это верили!
- Разумеется, нет! Я слишком часто это видел.
- А я верю! - заявил весьма популярный местный репортер, слывущий талантливым. - Я так много об этом писал, что разубедить меня могло бы только непосредственное наблюдение. Должен же я хотя бы сам себе верить на слово.
Никто не засмеялся - все взгляды устремились на что-то, возникшее у меня за спиной. Обернувшись, я увидел человека в вечернем костюме. Вероятно, он только что вошел. Человек этот был необычно смугл, почти темен, с тонким лицом, заросшим густой черной бородой и с копной черных жестких волос, крупным носом и пронзительным, бездушным взглядом кобры. Один из присутствующих, поднявшись, отрекомендовал его как доктора Дорримора из Калькутты. Когда затем ему по очереди представляли каждого из нас, он ответствовал низким поклоном на восточный манер, совершенно лишенным, впрочем, восточной почтительности. Его улыбка показалась мне циничной и несколько презрительной. В целом производимое им впечатление я бы назвал отталкивающе-привлекательным.