— Сельсовет Султанат, дальше не идите, они хотят тебя расколошматить, я сам слышал, так они и сказали: расколошматить, как бычью шкуру.
Это услышал Абала Абдал-Урши и вмиг оказался впереди председателя, встал с воинственным видом: «Никто не посмеет и пальцем ее тронуть». Она спокойно, положив руку на плечо своему секретарю, отстранила его и, ласково улыбнувшись, обратилась ко всем:
— К какому же ответу вы призываете меня, почтенные?
— Мы хотели спросить у тебя, сельсовет, — заговорил Ашурали, немного выйдя вперед.
— Спрашивай, почтенный Ашурали из рода Каттаган, — проговорила Султанат, обнажая ряд жемчужных зубов.
— Правда это? — спрашивает Ашурали, теребя бороду.
— Что? — Засветились нежным светом ее добрые, щедрые глаза.
— То, что услышали наши уши, что по аулу несется ветром горячим, холодной змеей заползает в душу, то, от чего нам стыдно перед памятью предков: говорят, что хотят нас затопить, что над нами… — Ашурали ткнул палкой в небо, — будет море.
— Да, уважаемые, это правда, — услышали все, к немалому своему огорчению, и сказала она это без всяких утаек, откровенно.
— II что нас переселят…
— Тоже правда.
— Что построят плотину.
— Правда.
— И это все окажется под водой? — развел он руки.
— Да, — ответила Султанат.
— Стало быть, все это правда, — глубоко разочарованным голосом говорит Ашурали и оглядывает всех непримиримым взглядом из-под бровей. Он хотел еще что-то сказать, став спиной к Султанат, но потом махнул рукой: «Пошли отсюда, люди!» — и направился к настежь открытым дощатым воротам, поняв, что напрасно обольщал себя надеждой, будто все это пустые сплетни.
За ним последовали остальные, недоумевая и теряясь в догадках, почему вдруг старик Ашурали так круто прервал разговор. Одно было несомненно, что он никак не ожидал категорических ответов от сельсовета и понял, что самое лучшее после этого бесплодного разговора в другом месте поразмыслить, как быть дальше.
— А я-то думал, что будет драка, — с досадой пробормотал мальчуган, вытер локтем под носом и побежал вслед за стариками.
Время было обеденное, и, прощаясь со всеми, Ашурали сказал:
— Вы не глухие, сами слышали. Теперь подумайте о том, что предпринять, чтоб предотвратить беду. Дело, как вижу, зашло далеко, и оно серьезнее, чем мы предполагали. Подумайте…
— Подумайте, люди, — говорит Мухтадир, копируя Ашурали. — Подумайте, может быть, снесете яичко мудрости, а я пошел доедать вчерашнюю жареную колбасу. Эй, кто со мной? Идем ко мне, Дингир-Дангарчу, чайком согреемся. — Дингир-Дангарчу тогда еще был жив и свое солнце носил с собой на земле.
Недолго пришлось старикам раздумывать. Вечером к ним на гудекан пришел парторг Мустафа, средних лет мужчина из рода Мичихич, сын старого учителя, который никогда за всю свою жизнь не бывал на гудекане, считая, что это не для серьезных людей, что именно это место рождает разного рода сплетни, кривотолки и раздоры. Мустафа крупный мужчина, с круглым здоровым лицом, ворот рубахи у него всегда раскрыт, летом и зимой, из-под которого видна крепкая шея, широкие плечи. Все это на первый взгляд делает его неуклюжим, хотя в танце он стремителен, как вихрь… Сначала учился Мустафа в Тбилиси в театральном институте, но артиста из него не вышло. В студенческом спектакле играл он однажды Отелло и так вошел в роль, что онемел от ярости и чуть не наговорил глупостей, отсебятины. Несерьезным показалось ему это занятие для мужчины, и на третьем курсе он оставил учебу. К тому же среди студентов он выделялся начитанностью и исключительным знанием истории, это в конечном счете и определило ею дальнейшую учебу: он перешел в университет.
Мустафа не думал долго задерживаться на гудекане. Он, конечно, знал больше, чем другие, о будущей крупной стройке в горах Чика-Сизул-Меэр. И предстоящее глубоко радовало его, оно рисовалось ему прекрасным. Разговор о будущем старого аула он хотел начать с сочувствия тем, кому, по его словам, со многим привычным придется расстаться.
— А что с него взять? У него два вола в упряжке, а за душой ничего, — тихо проворчал Ашурали, когда парторг свернул с дороги и направился на гудекан. Но Мустафа услышал слова Ашурали, и все с любопытством наблюдали, что будет дальше.
— Как это понимать? — Голос у Мустафы, однако, был спокоен.
— А так, как я сказал. У тебя в жизни, как видно, два главных пункта: агитпункт и заготпункт, а цель одна. В этом твоя задача. А вот что с людьми, чем они живут, о чем думают…