— Мастер[10] Габриель! — прошептала эта голова. — Мастер Габриель, вы всё здесь? Подумать только: он все еще тут сидит! И в такой духоте, poor boy![11] Я хотел вам только сказать, чтобы вы пришли на верфь, когда отпустят из школы. Мы начнем…
Но фраза осталась неоконченной, потому что при виде длинноногого адъюнкта, который спускался с кафедры, пораженный этим нарушением школьной дисциплины, вышеуказанная голова оборвала свою речь и с искренним: «Вот дьявольщина! Да это ж привидение!» — исчезла, и дверь закрылась.
Этого было более чем достаточно, чтобы вызвать дружный смех школьников. А так как в этот момент звонок сторожа оповестил, что время занятий истекло, — весь класс бросился врассыпную; адъюнкт, кипя негодованием, побежал жаловаться ректору.
Габриель тоже поспешил покинуть школу, чтобы нагнать приятеля, своим появлением нарушившего школьную дисциплину. Но тот уже исчез — вероятно, направился в город подкрепиться.
Это был кораблестроитель Том Робсон, как называли его после возвращения из Америки. В сущности, до отъезда его имя было Томас Робертсен, но в Америке оно несколько изменилось, а потом таким и осталось.
Том Робсон был самый опытный кораблестроитель на западном берегу, но он любил выпить, и те, кто пользовался его услугами, должны были приглядывать за ним и, даже при этом условии, запастись изрядным терпением. Он часто работал для фирмы Гармана и Ворше, но корабль, который сейчас стоял в доках около Сансгора, обещал быть его шедевром. Это был крупнейший корабль из всех до сих пор строившихся в городе — водоизмещением в 450 тонн, и консул Гарман отдал приказ ничего не жалеть для строительства, чтобы корабль получился образцовым.
Поэтому Том теперь выпивал только изредка, завершая значительные этапы в своей работе, как, например, сегодня, когда уже дошли до обшивки корпуса.
Габриель не нашел ни своего приятеля, ни коляски из Сансгора, обычно ожидавшей его у школы, и пошел домой пешком по длинной аллее, которая вела к имению Гарманов. Тут было добрых полчаса ходьбы, и пока юноша брел, таща тяжелый груз опротивевших ему книг, он предавался горьким размышлениям.
Каждый день на пути из школы он встречал молодых конторщиков, идущих обедать в город. Они выглядели усталыми и измученными, но все же Габриель завидовал им: ведь они весь день работали в конторе, в этом огромном святилище, к которому он, он — сын владельца фирмы — не имел ни малейшего отношения ни словом, ни делом. Ему приходилось ограничивать свою деятельность посещением верфи, где было множество интересных уголков и куда консул лишь изредка заходил после обеда. Большой корабль был гордостью Габриеля: он облазил все внутри и снаружи, сверху донизу, и знал каждую доску, каждую планку и каждый забитый гвоздь.
В конце концов юноша завоевал симпатии всех на верфи, а в лице Тома Робсона, старого Андерса и других корабельных плотников, невысоких и сутулых, приобрел добрых друзей.
Каждый раз, думая об этом великолепном корабле, юноша почти забывал бремя греческого и латыни! Из отрывочных разговоров дома Габриель знал, что возникли многочисленные разногласия между отцом и Мортеном — старшим братом, совладельцем фирмы, — и разногласия эти возникли сразу же, как только зашел разговор о постройке корабля.
Мортен полагал, что лучше всего купить в Англии пароход нового типа, не деревянный, — купить одним или в компании с несколькими фирмами в городе. Он уверял, что недалеко то время, когда парусные суда окончательно уступят место пароходам.
Но старик был принципиальным сторонником парусных судов; а кроме того, для него была невыносима мысль, чтобы Гарман и Ворше вошли в компанию с этими вчерашними торгашами из города!
Все было сделано так, как желал глава фирмы: корабль строился из собственного леса, на собственной корабельной верфи, силами рабочих, которые из поколения в поколение строили корабли Гарману и Ворше.
Когда Габриель подошел к морю так близко, что мог уже различать изгиб берега, где находилось имение Сансгор, первое, что он стал искать глазами, был корабль.
Да, вот он стоял на главной верфи со своими могучими, отлично закрепленными шпангоутами и красиво изогнутой кормой. Был обеденный час, и все рабочие либо разошлись на отдых в маленькие хижины, тянувшиеся по западному краю берега, либо спали тут же на верфи, на грудах опилок.
Габриель стоял на вершине холмика, откуда дорога плавно спускалась к поселку, и, глядя вниз на все это богатство, уже с давних времен принадлежавшее Гарману и Ворше, становился все грустнее и грустнее. Вот перед ним возвышается старинное синее главное здание, раскрашенное в голландском вкусе, с разными пристройками и окнами в крыше. От дома к югу тянется большой сад с аллеями, подстриженными зелеными изгородями, с маленькой плотиной, наполовину заросшей жимолостью и густым кустарником; на север, к морю — шоссейная дорога, а дальше — большой двор со старыми липами в центре; еще дальше, друг за другом, — четыре желтых с коричневыми дверьми склада, а за ними, в начале бухты, — верфь.