Дата рождения героя, Браза Кубаса, указана автором точно: 20 октября 1805 года (думается, что писатель не без умысла относит эту дату на начало века: этим он дает нам ретроспекцию образа своего современника, заключающую в себе истоки формирования его личности). В то время, несмотря на многие попытки добиться национальной независимости, Бразилия все еще оставалась португальской колонией. Ее политическая, экономическая и культурная отсталость была вопиющей. Достаточно сказать, что до бегства королевской семьи (в связи с нашествием наполеоновских войск) из Лиссабона в Рио-де-Жанейро, то есть до 1808 года, в Бразилии не было ни библиотек, ни каких-либо культурно-просветительских организаций, ни собственной печати. Не существовало никаких школ (кроме иезуитских), не говоря уже о высших учебных заведениях, и только сыновья наиболее богатых родителей могли получить образование в Европе.
И в этой стране, в патриархальной помещичьей семье, ведущей свой род от предприимчивого бочара (отсюда и фамилия «Кубас», что по-португальски означает «бочки»), но озабоченной приисканием более достойных предков, рождается мальчик, наследник, с момента своего рождения очутившийся в обстановке помещичьей усадьбы с ее обывательским, бездуховным бытом, весьма напоминающим быт Обломовки. Среда, взрастившая и воспитавшая Браза Кубаса, ни в чем существенном не отличалась от среды, взрастившей и воспитавшей Илюшу Обломова. Она также состояла из людей, владеющих землей и рабами и усвоивших, по выражению Добролюбова, гнусную привычку получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от подневольного труда «трехсот Захаров». На этой экономической основе строилась своеобразная бытовая и психологическая жизнь, вырастало особое миросозерцание. Сам герой «Записок…» обстоятельно и беспристрастно анализирует процесс формирования своего характера. «Как-то я ударил по голове одну нашу рабыню: она мне не дала попробовать кокосового повидла, которое готовила», — вспоминает он о своих «проказах» в пятилетнем возрасте. «Негр Пруденсио постоянно служил мне лошадкой… и уж хлестал я его, гонял то вправо, то влево, то прямо, и он меня слушался. Стонал, но слушался; иногда только, бывало, скажет: „Ай, миленький“, — на что я неизменно возражал: „Заткнись, дурак!“» «…я стал черствым эгоистом, я привык смотреть на людей сверху вниз… привык равнодушно взирать на несправедливость и склонен был объяснять ее и оправдывать, судя по обстоятельствам, не заботясь о соблюдении сурового идеала добродетели».
«Вот на какой почве, при каком удобрении взрос цветок», вот откуда повели свое начало приметы обломовщины в натуре Браза Кубаса: его праздность, «кипенье в действии пустом», неспособность к настоящему труду, нерешительность в критические моменты жизни. И хотя дальнейшая судьба Браза Кубаса являет собой сплав совсем иных жизненных коллизий, нежели судьба Обломова, и он сам, как личность, отнюдь не тождествен герою гончаровского романа, вышеозначенные приметы роднят их: ибо именно эти «обломовские» черты приводят их обоих к постепенному духовному и моральному оскудению и повергают в «жалкое состояние нравственного рабства» (Добролюбов).
Кончается детство, герою семнадцать лет. Наступает 1822 год — «год, принесший Бразилии политическую независимость», а Бразу Кубасу — первую любовь. Вместе с юным героем страна переживает пору мечтаний и надежд: в признании независимости молодая бразильская нация видит залог близкого освобождения от ненавистного деспотизма, обещание политических свобод, мира и благоденствия. Однако многим ее надеждам не суждено было сбыться. Борьба за подлинную политическую и экономическую независимость страны только начиналась. Еще только зарождалось самосознание бразильской нации, и передовой интеллигенции пришлось узнать немало разочарований и пережить крушение многих иллюзий в последующие десятилетия, на всем протяжении которых страну раздирали политические распри, разоряли бесконечные войны и потрясали то и дело вспыхивавшие мятежи и восстания.
Молодость Браза Кубаса пришлась на мрачный период правления Педро I, яростно боровшегося против конституционных свобод за восстановление абсолютистской монархии. Зрелость — на не менее мрачную эпоху регентства (1831–1840), эпоху постоянных политических междоусобиц и внутрипартийных раздоров. Экономика страны не выходила из состояния упадка, в торговле царили иностранцы, огромная масса негров по-прежнему пребывала в рабстве.
Духовная жизнь Бразилии также не могла обрести должной глубины и самостоятельности. По свидетельству русского дипломата С. Г. Ломоносова, проведшего в Бразилии двенадцать лет (с 1836 по 1848 г.), «умственное воспитание в стране довольно запоздало. Лучшим доказательством могут служить люди, действующие более других на виду. Так, красноречие в палатах напыщенно и полно безвкусия. Ученые общества ограничиваются переводом французских, редко английских, сочинений. Одаренные живым и острым умом, бразильцы могли бы идти далее; но юноши здесь слишком рано пускаются в свет, не доучившись порядочно»[1].