Эмпирические субъекты познания и присущие им конкретно-исторические способы и методы их действия совершенно отходят у Шопенгауэра на задний план и более резко, чем это произошло в теории познания Канта; однако в шопенгауэровской эстетике глухо упоминается некий «чистый субъект», познающий идеи. Но в каждом эмпирическом субъекте, как это излагает Шопенгауэр в очерке «Набросок истории учения об идеальном и реальном» в первом томе сочинения «Parerga und Paralipomena», интуитивно коренится сознание того, что он сам существует, и он непосредственно переживает ту самоочевидную истину, что он есть обладающее волей и применяющее эту волю существо и тем самым утверждает себя в сфере явлений. Если французский философ XVII в. Ренэ Декарт в «Размышлениях о первой философии» утверждал, что если я сомневаюсь в чем-либо, а тем более во Bceiii вообще, то значит я существую, а христианский мыслитель IV в. Августин в своей «Исповеди» видел доказательство факта личного бытия в состояниях заблуждения[2], то Шопенгауэр в качестве такого доказательства использует наличие страданий неудовлетворенной воли. Что же касается мыслящего сознания, интеллекта, то это, согласно Шопенгауэру, всего лишь орудие воли. К волевому фактору философ сводит всю сознательную и бессознательную деятельность психики человека, все его мысли, переживания, образы и представления. К представлениям сводит Шопенгауэр и все то, что способен познать человек в окружающем его мире явлений, но он отрицает, будто он не верит в познаваемость окружающего нас мира, потому что, по его взглядам, к представлениям сам этот мир в целом и сводится. А если в глубине представлений оказываются волевые импульсы, то они сообщают нам о существовании запредельного мира сущности. Науки же не способны познавать мир сущности, они лишь упорядочивают, обобщают явления средствами теоретического разума, структурируя и. конструируя из явлений «природу». Таковы основные черты теории познания Шопенгауэра. На некоторых ее деталях мы остановимся позднее.
В силу того, что Шопенгауэр отрицает подлинно объективное существование материи и то значение кантовской «вещи в себе», которое соответствует материалистической тенденции, мир природных явлений рассматривается им как своего рода иллюзия, мираж, фата-моргана. Нами уже упоминался образ древнеиндийской «майи», и к нему для пояснения мнения Шопенгауэра об иллюзорности мира явлений вполне можно добавить ущербное, неполноценное материальное бытие у Платона. Здесь можно сравнить представления о природе в понимании их Шопенгауэром со сновидениями и грезами. Шопенгауэр решительно разрывает с лейбницевским понятием «хорошо обоснованных» явлений и сближается с субъективно-идеалистической традицией, идущей от Беркли. Но кантовская «вещь в себе» все же у Шопенгауэра не испаряется. Однако она теперь уже не порождает явлений в смысле проявлений. Продуктом трансцендентного, то есть потустороннего, бытия оказываются образы видимости, кажимости, и не сводятся к кажимости только движения человеческой и вообще органической воли. Нельзя считать иллюзорным и существование самих человеческих «я», которые все сводимы к этим волевым импульсам. Здесь естественно вспомнить теорию бытия Беркли, в которой вещи считались комплексами ощущений, но вовсе не были их комплексами сами души людей. Другое дело, что у Беркли души оказывались переживающими ощущения духовными субстанциями, тогда как Шопенгауэр какую-либо свою собственную субстанциальность у человеческих сознаний отрицает совершенно.
В философии Шопенгауэра появляются значительные трудности, когда он пытается дать ясный ответ на вопрос, как соотносится воля людей с их телами. В § 18 первого тома своего главного философского произведения и в сочинении «О воле в природе» он утверждает, что человеческая волевая и телесная, а значит физиологическая, деятельность людей — это одно и то же; Имеется «тождество воли и тела», поскольку и то и другое является порождением потусторонней сущности. Во втором томе «Мира как воли и представления» Шопенгауэр назвал тело человека даже «паразитом» этой запредельной сущности. Но поскольку воля и тела людей оказываются у философа в неравном положении, ибо именно воля составляет непосредственное обнаружение сущностного мира, то остановиться на тезисе о «тождественности» или хотя бы каком-то «параллелизме» сознания и тела ему было невозможно. И отсюда два пути — один из них довольно естествен для общего строя философского мышления Шопенгауэра; мозг и все тело человека — это лишь его собственные представления, аналогично тому, что все телесное, материальное есть продукт самосозерцания потустороннего бытия. Другой путь противоположен первому, и он ведет к материализму; сознание есть продукт деятельности человеческого мозга. И как ни странно, Шопенгауэр иногда вступает именно на этот материалистический путь. Возникает одно из тех противоречий, которые подрывают философскую систему франкфуртского затворника, — самое, пожалуй, разительное, хотя далеко не единственное противоречие.