"Юнкерсы" опять мелькнули в облаках. Они, видимо, собирались пойти на второй заход, но тут им наперерез помчались советские истребители. Двое ведущий и ведомый. Заметив их, "Юнкерсы" мгновенно переменили курс и вновь ушли в облака. А навстречу советским истребителям двинулись два "Мессершмитта", чтобы прикрыть отход своих бомбардировщиков.
И начался бой – неистовый, стремительный. Положения всех четырех самолетов менялись каждые две-три секунды. Треск коротких очередей, похожий с земли на кваканье лягушек, пение моторов на немыслимо крутых виражах. Сколько раз Лунину приходилось самому участвовать в подобных стычках с "Мессершмиттами"! Там, в небе, он обычно даже не испытывал волнения, мгновенно ориентировался, всегда понимая, что нужно делать. Но, следя за боем с земли, он мучительно волновался, именно потому, что не принимал в нем участия. Он словно впервые понял, как страшен в действительности воздушный бой. "Мессершмитты" шли в атаку на советских летчиков, а он ничем не мог им помочь!.. Эх, если бы он находился в воздухе!.. И когда все четыре самолета, сражаясь, скрылись наконец за вершинами леса, он почувствовал себя таким утомленным, что не мог стоять, и сел на траву.
– Как долго они здесь кружились!.. – сказал он, сняв фуражку и вытирая лоб платком.
– Немного меньше трех минут, – сказал Кузнецов. – Я следил по часам.
…До тылового аэродрома было каких-нибудь триста километров, но добирались они до него трое суток. Дни стояли жаркие, крыши товарных вагонов накалялись. Сквозь раскрытую дверь Лунин видел с детства знакомый северный лес. Цвела земляника, повсюду были рассыпаны белые звездочки ее цветов. Нагретые почти незаходящим солнцем бугры, заросшие жесткой брусникой и вереском, дышали жаром. Сыростью и холодом веяло с болота, где под осинами стояла черная, торфяная вода.
На станции их, встретил Ермаков с грузовой машиной, чтобы ехать на аэродром. Техники и мотористы набились в кузов, а Лунин и Ермаков уселись в кабине "ЗИСа" рядом с водителем.
– Ну как? – спросил Лунин.
– Самолеты еще не прибыли, – ответил Ермаков.
– А что слышно?
– И не слышно ничего.
– А как они?..
Ермаков повернулся, взглянул на Лунина и понял, что Лунин спрашивает о новых летчиках.
– Детский сад, – сказал Ермаков.
И действительно, в новых летчиках эскадрильи прежде всего поражала крайняя их молодость.
Лунин привык к тому, что он постоянно окружен людьми, которые гораздо моложе его. Он был старше всех не только в полку, но и в дивизии. В этом отчасти сказывалась и молодость всей авиации, – летающий человек, переваливший за сорок лет, казался каким-то обломком минувших столетий, помнящим доисторические времена. Лунин привык быть окруженным молодежью, и всё-таки новоприбывшие летчики в первую минуту поразили его. Долговязые школьники. Ребята, ну просто ребята!
Ермаков, Лунин и Кузнецов, подходя к зданию сельской школы, в которой были поселены новые летчики, еще издали услышали звуки далеких и тяжелых ударов, вырывавшиеся из открытых окон. Подойдя ближе и заглянув в окно, они увидели странно скачущие фигуры. Там играли в чехарду.
Когда они поднялись на крыльцо, игра мгновенно прекратилась. Застигнутые врасплох, игроки перепугались. Кто-то срывающимся от испуга голосом крикнул: "Смирно!" – и крупный, неуклюжий парень, грузно стуча сапогами, выскочил им навстречу. Споткнувшись на пороге и с трудом удержав равновесие, он вытянулся перед Ермаковым и заговорил, спеша и отчаянно сбиваясь:
– Товарищ комиссар полка… дежурный по кубрику гвардии сержант Остросаблин… Во время дежурства., никаких происшествий…
Пот тек по его широкому красному лицу, и видно было, что он сам только что играл в чехарду.
Остросаблин… Что-то хорошо знакомое было в его говоре, в походке, даже в крепких кривоватых ногах. "Казак! – вдруг понял Лунин, долго живший в казачьих краях и немало перевидавший казаков. – Да еще какой казак! На коне был бы хорош, а будет ли хорош на самолете…"
Они вошли в класс, уставленный койками.
– Вольно, – сказал Ермаков.
И Лунин впервые увидел своих новых товарищей.
Он не сразу разобрался во всех этих лицах, раскрасневшихся от игры и испуганных внезапным появлением начальства.