Старший лейтенант Гусев то приходил в себя, то снова терял сознание. Но и очнувшись, он, кажется, не совсем ясно понимал, где он находится и что с ним происходит. На мясистое лицо незнакомого фельдшера смотрел он недоверчиво и всё требовал к себе Сашку Строганова и Полещука.
Сашка Строганов не отходил от Гусева, но Гусев, хотя и не отпускал его, с ним не разговаривал. Он разговаривал с одним Полещуком.
– Ты здесь, Полещук? – спрашивал он поминутно.
– Здесь, здесь, товарищ старший лейтенант, – отвечал Полещук.
– Полещук! А ведь верно я говорил, что артиллерист должен уметь метать ручные гранаты?
– Верно, верно, товарищ старший лейтенант.
Гусев был очень возбужден и всё никак не мог успокоиться. Глаза на бледном лице его ярко блестели. Обычно молчаливый, он теперь говорил не умолкая. Ему порой мерещилось, что он всё еще руководит боем, и он отдавал приказания, требовал снарядов, кричал: "Огонь!". А в минуты прояснения он, обращаясь к Полещуку, обсуждал только что закончившийся бой:
– Они думали, что если их больше, так они сильнее. А ведь не так. Правда, Полещук?
– Правда, правда, товарищ старший лейтенант.
Гусев рассмеялся:
– Они думали, что мы такие же, как они! Разве они понимают, за что мы деремся? Разве они могут понять? Верно, Полещук?
– Верно, верно!
– Думали сломить нас железом, а мы крепче железа! Правда, Полещук?
– Правда, правда…
Когда Гусева вынесли на носилках из землянки и он понял, что его сейчас увезут с острова, он, видимо, огорчился. Слишком важная часть его жизни прошла здесь, среди этих голых камней. Поворачивая бледное свое лицо, с жадностью оглядывал он и старую башню маяка, и кирпичную трубу сгоревшего домика, в котором он жил, и разбитые снарядами брустверы, и каменистую землю, усыпанную осколками металла, и чаек, круживших над волнами. Здесь он, комендант этого маленького острова, работал, мечтал, учил, учился, сражался и, победил. И, глядя вокруг, он хотел, казалось, увезти остров с собой.
Глава одиннадцатая. Труды и мечтания
Первого декабря Лунин внезапно получил письмо.
Это было из ряда вон выходящее происшествие. Все в полку знали, что командир второй эскадрильи никогда не получает писем. Сколько разных предположений высказывалось по этому поводу в землянках техников, в кубриках летчиков, на командных пунктах эскадрилий, в обоих камбузах командирском и краснофлотском! И вдруг – наконец-то! – сложенный треугольником лист сероватой тетрадной бумаги, на котором написано: "Константину Игнатьевичу Лунину".
Прежде чем попасть в руки к Лунину, письмо обошло весь полк, вызывая всеобщее любопытство. Сначала его принесли в избу, перед которой росла раздвоенная береза. В избе Лунина не было, но зато здесь находился инженер полка Федоров, который заходил сюда иногда после обеда, чтобы вздремнуть полчаса в тишине на лунинской койке. Приняв треугольное письмо, инженер повертел его перед своим лицом и внимательно рассмотрел все штемпеля. Отдыхать он раздумал и, натянув сапоги, тотчас же направился на командный пункт второй эскадрильи, где надеялся застать Лунина.
На командном пункте эскадрильи Лунина тоже не было. Зато находились там два летчика – Кузнецов и Хаметов. Приняв от инженера письмо, Хаметов с крайне многозначительным видом показал его Кузнецову.
– Гвардии майор еще, вероятно, обедает, – сказал Кузнецов и приказал вестовому Хромых немедленно отнести письмо в лётную столовую.
Лунина не оказалось и в столовой. Но обед еще не кончился, и за столиками сидело немало летчиков всех трех эскадрилий. Появление Хромых с письмом, адресованным Лунину, произвело на всех большое впечатление. С разных столиков закричали, что майор Лунин вместе с Ермаковым и Проскуряковым десять минут назад направился на командный пункт полка. Нашлось много желающих сбегать туда и немедленно отнести письмо. Но Хромых вовсе не собирался доставлять им такое удовольствие. Крепко зажав письмо в своем большом кулаке, он зашагал к командному пункту полка.
В землянке командного пункта полка Проскуряков, Ермаков, Шахбазьян, Лунин и Тарараксин разглядывали большую карту, разложенную на столе. Это была карта Сталинградской области, – карта, которой Шахбазьян, обладатель множества карт, сейчас особенно дорожил. Каждый день он наносил на нее всё, что узнавал из сводок Совинформбюро об окружении немецких войск под Сталинградом. Расположения фронтов, беспрестанно менявшиеся, он вычерчивал разноцветными карандашами, направления ударов отмечал стрелками, и карту его, чудо наглядности, мечтал посмотреть каждый человек в полку.