Соня решилась приехать к Славе только после долгих колебаний, очень его удививших и даже рассердивших. Он никак не мог понять, отчего она колеблется, а между тем дело обстояло просто: ей не во что было одеться. На работу она ходила всё в том же комбинезоне, надев под него фуфайку, а сверху накинув свое пальтишко с короткими рукавами и засунув ноги в валенки. Из всех своих вещей, сшитых когда-то мамой, она окончательно выросла, а для маминых вещей была слишком худа: мамины юбки сваливались с нее. И обуться было не во что, и все чулки штопаны-перештопаны. Ничего не объясняя Славе, она совсем уже было решила не ехать. Но девушки из ее бригады, узнав, потребовали, чтобы она поехала непременно. Одна дала Соне кофту, другая – юбку, третья – туфли, и так, совместными усилиями, они снарядили ее в путь.
Мороз в этот день был особенно сильный, и Соня жестоко замерзла в трамвае. Но еще больше замерз Слава, поджидавший ее на последней трамвайной остановке. Встретившись, они, чтобы отогреться, сразу побежали и бежали, не останавливаясь, до самого дачного поселка, в котором жили летчики.
В поселке Соня вдруг оробела.
– Ой, Славка, посидим где-нибудь вдвоем! – попросила она. – Ты лучше никому меня не показывай.
– Ну, вот еще! – сказал Слава. – Как же не показывать? Я уже всех предупредил.
Прежде всего он повел ее в тот домик, где жил сам вместе с Луниным. В сенях их встретил Хромых с веником в руках.
– Гвардий майор дома? – спросил Слава.
– Нет, на аэродроме, – ответил Хромых.
– Давно ушел?
– Недавно.
– Я тебе говорил: приезжай пораньше, – обернулся Слава к Соне. – А теперь, конечно, все на аэродроме. Скоро будет построение и клятва… Тебя на построение не пустят, а без тебя, конечно, я не пойду, – прибавил он, причем голос его выражал одновременно и готовность принести жертву ради Сони и сожаление. – А это – наш Хромых. Познакомься.
Соня сняла варежку и протянула руку. Чтобы пожать ее, Хромых переложил веник из правой руки в левую.
– Это моя сестра, – объяснил Слава.
– Внжу, вижу, – сказал Хромых.
– Та самая, про которую я говорил.
– Вижу. Пойдите погрейтесь.
По короткому темному коридору Слава повел Соню в ту комнату, где жил вместе с Луниным.
– Это летчик? – шёпотом спросила Соня, схватив Славу за плечо.
– Хромых? Нет, это вестовой Константина Игнатьича. Замечательный дядька! Он еще у Рассохина вестовым был.
Слава и Лунин жили в маленькой чистой комнате с крашеным полом, низким дощатым потолком и маленьким замерзшим окошком. Две железные койки, аккуратно заправленные, стол у окна, два стула.
– Раздевайся, здесь тепло, – сказал Слава. – Вот тут сплю я, а тут Константин Игнатьич.
Соня развязала свой шерстяной платок, расстегнула пальто и села на стул, осматриваясь. Вот уж не ожидала она, что военные люди так живут! В той комнате, где она обычно ночевала вместе с девушками из своей бригады, не было такой чистоты.
– Это тот у вас убирает? – спросила она, вспомнив веник в руках у Хромых.
– Ну нет! – сказал Слава. – Хромых подметает только крыльцо и сени. Константин Игнатьич знаешь какой чудной – он никому не позволяет за собой убирать. Он свою койку заправляет, а я свою. Если Хромых тут станет подметать, он на него рассердится. Он только мне позволяет, потому что я ведь здесь живу. Я и печку топлю и подметаю. Не могу же я допустить, чтобы он сам подметал! Он ведь, как-никак, командир эскадрильи.
– Это очень хорошо, если ты только не врешь, – одобрила Соня. – Он не женатый?
– Не женатый.
– Вот оттого он и научился сам за собой убирать.
Они обогрелись, и Слава стал уговаривать Соню пойти в кубрик к летчикам. Может быть, они там случайно кого-нибудь застанут. Соня уверяла, что ей и здесь хорошо. Она нашла на столе тетрадки, по которым Слава занимался с Деевым, стала перелистывать их и комментировать не слишком лестным для Славы образом. Однако это только усилило стремление Славы увести ее отсюда.
– Ты у нас в гостях, – сказал он, – и должна всё делать по-нашему, а не по-своему.
Через несколько минут они поднимались на крыльцо кубрика летчиков второй эскадрильи. На крыльце Соня совсем заробела. Остановившись, она шепнула: