– Ты один зайди, а я здесь подожду.
Слава вбежал в кубрик, сразу вернулся и объявил, что там никого нет.
– Заходи, я тебе покажу, как они живут.
Осторожно, стараясь не стучать ногами и не хлопать дверьми, Соня вошла в кубрик.
– Здесь они спят? – спросила она удивленно.
– А где же? Конечно, здесь, – ответил Слава, не понимая ее удивления.
Она сама не могла бы объяснить, чему удивилась. Просто она не так себе всё представляла. Мирные кровати с белыми подушками, с чистыми полотенцами на спинках. Тумбочки, на которых разложены коробки с зубным порошком, фотографии, книжки, даже зеркальца, даже катушки ниток. Потертые сундучки, чемоданчики, перевязанные ремнями, веревками. На столе в ящике – детская игра "домино". И нигде никакого оружия, ничего военного. А ведь они мужчины, воины, бойцы!
Она осторожно подошла к "Боевому листку", висевшему на стенке. Под печатным заголовком было крупными буквами от руки написано, что гвардии младшему лейтенанту Кузнецову Антону Ивановичу присвоено звание Героя Советского Союза.
– Ты мне его покажешь? – спросила Соня.
– Нет.
– Почему?
– Он после смерти получил Героя. Это называется: присвоено посмертно.
Тут только она обратила, внимание на черную кайму, окружавшую весь "Боевой листок", и на заголовок статьи – "Памяти друга".
– Он здесь жил?..
– Вот его койка.
Соня, оказывается, стояла возле самой койки Кузнецова.
– А кто здесь теперь спит?
– Пока никто.
Потрясенная, примолкшая, Соня вслед за Славой вышла из кубрика.
На улице поселка они встретили Ермакова, торопливо шагавшего к аэродрому. Слава вытянулся перед ним и отрапортовал:
– Товарищ комиссар, разрешите доложить: вот моя сестра.
Ермаков пожал Соне руку, внимательно вглядываясь ей в лицо.
– Вы не сейчас уедете? – спросил он, улыбаясь. – Извините, я очень спешу. Мы еще сегодня с вами потолкуем. А пока пойдите пообедайте.
На листке блокнота он написал записку в лётную столовую. Дал ее Славе, кивнул Соне головой и ушел.
Славе не часто случалось обедать в лётной столовой, обычно он обедал с бойцами батальона.
– Пойдем, пойдем, нас там Хильда накормит, – торопил он Соню, дергая ее за рукав.
Соня от застенчивости колебалась.
– Но я совсем не хочу есть, – соврала она.
– Глупости! Идем. Летчикам всегда на второе котлеты дают.
Столовая техников была в первом этаже, столовая летчиков – во втором. Слава и Соня поднялись по деревянной лестнице. В лётной столовой никого не было, кроме Хильды.
– Хильда, вот моя сестра!
Хильда кивнула головой и улыбнулась. Она усадила их за угловой столик и принесла им щей.
– Какая красивая! – шепнула Соня, когда Хильда вышла. – Здесь у вас, наверно, в нее все влюблены.
Слава удивился. Он никогда не задумывался над тем, красива ли Хильда, или нет.
– Никто в нее не влюблен, – сказал он. – Она сама по Илюше Татаренко сохнет.
– Откуда ты знаешь?
– Это все знают, – уверенно сказал Слава, кладя в щи горчицу, как взрослый мужчина.
– А он как? Любит ее?
– И не смотрит.
– Это очень плохо с его стороны, – сказала Соня. – Она красавица, и он должен ее полюбить.
Хильда принесла им второе и отошла к окну. Обычно через это окно виден был аэродром, но теперь окно замерзло до половины, и Хильде, чтобы видеть что-нибудь, приходилось подниматься на носки. Еще две девушки выглянули из дверей кухни.
– Уже? – спросили они Хильду.
Хильда кивнула им. Они подбежали к окну, вытянулись сколько могли, но ничего не увидели, так как были ниже Хильды ростом. Тогда они влезли на подоконник. Хильда, поколебавшись, тоже влезла на подоконник.
– Начинается! – сказал Слава.
Набив рот котлетой, он подскочил к окну и просунул голову между ними. Но ничего не увидел. Тогда он кинулся к Соне:
– Слушай, Соня, посиди здесь… Я не могу, нельзя же пропустить: это только раз в год бывает… Я сбегаю и сейчас вернусь…
– А как же я одна? – испугалась Соня.
– Ты посиди тут. Тебе никто ничего не сделает. Вот Хильда…
– Нет, Слава, это нехорошо… Ведь я ж к тебе приехала…
– Я вернусь, и все сюда придут… Ну, не сердись…ну, я очень скоро…
И Слава слетел по лестнице вниз.
А полк уже стоял в строю. Огромное морозное солнце сверкало над аэродромом. Все три эскадрильи, разделенные двумя равными промежутками, отчетливо темнели на снегу. В задних рядах – техники, в передних – летчики. Брови их поседели от мороза. Пар вился из их ртов.
И вот наконец наступила долгожданная минута. Проскуряков принял знамя из рук знаменосца и опустился на одно колено. И весь полк – легким, сильным, дружным движением – опустился на колени.