– Присаживайтесь, – сказал Гожев.
– Нет, нет, я на минутку, – отказалась она. – Я зашла только книгу вернуть. – Она положила на стол обернутую газетой книжку. – Сегодня не могу, мне нужно еще ведомость переписать.
– Ведомость? Успеется ведомость! – воскликнул Завойко, опять сев на койку и опять вскочив. – Останьтесь хоть немного!
– Что вы все прыгаете? – сказала ему Елена Андреевна, морщась. – Как ванька-встанька. От вас в глазах мелькает.
Завойко, словно ушибленный, испуганно сел, боясь пошевелиться.
– Почему вам не остаться, раз все вас так просят? – проговорил Чирков презрительно. – Вот погадайте товарищу интенданту по лицу…
– О господи, в наше время так несложно гадать по лицу, что не стоит этим заниматься, – сказала она грустно.
– Несложно? – спросил Криницкий, стараясь скрыть свою тревогу.
– По моему, несложно, – повторила она. – Все кругом уже пятнадцать месяцев живут в разлуке с семьями. Слухи, беспокойные мысли, свои письма, чужие письма… До свидания. Я должна идти.
– Слышите, какой обстрел? – сказал Гожев. – Переждите.
– Это не по нашему краю бьют. Я дойду спокойно…
– Позвольте, позвольте! – перебил ее Криницкий, волнуясь. – Что это значит – чужие письма?
– Ну, письма, которые получаете не вы, а другой, – ответила она, кивнула и шагнула к двери.
– Я провожу вас! – воскликнул Завойко и схватил свои реглан.
Она сразу нахмурилась.
– Я думала, меня проводит Сергей Филиппыч, – холодно сказала она и глянула в темный угол, откуда блестели очки Устиновича. – Ему скоро на дежурство.
Устинович сразу встал с койки, шагнул вперед, взял свою шинель.
И в то же мгновение Завойко, большой, широкий, преградил ему дорогу, стал между ним и дверью.
– Он не пойдет! – сказал Завойко.
Крепкая шея его побагровела, черные брови сдвинулись, кулаки сжались. Устинович не произнес ни слова и не сдвинулся с места. Тоненький, тщедушный, стоял он перед Завойко, приподняв узкое желтоватое лицо, и смотрел на него сквозь очки спокойно и печально.
Тогда заговорил Гожев. Голосом мягким и сдержанным, в котором, однако, ясно чувствовалось, что говорит командир, он сказал:
– Сегодня Елену Андреевну может проводить наш гость, товарищ Криницкий.
Завойко сразу разжал кулаки и сел на койку.
– Конечно, конечно! – воскликнул Криницкий, поспешно надевая шинель и фуражку. – Я, я провожу вас! Мне все-таки необходимо узнать, каким образом…
Елена Андреевна была уже за дверью и шла вверх по наклонному проходу. Он поспешил за нею. Последнее, что он слышал, были слова Гожева, сказанные ему вслед:
– Товарищ интендант, не забудьте: сегодня пароль – «Одиннадцать».
В черном небе сверкали крупные осенние звезды. Когда взрывался снаряд, полнеба охватывало зарево вспышки, становилась видна ломаная линия леса, окружавшего летное поле, и звезды на мгновение гасли. Вздрагивала земля, вздрагивал весь громадный воздушный океан над головой. Взрывы эти казались Криницкому совсем близкими, но, по-видимому, он ошибался, потому что Елена Андреевна не обратила на них никакого внимания. Она быстро зашагала по тропинке к лесу, и Криницкий пошел за нею, с трудом поспевая в темноте.
– А вы знаете, что такое «Одиннадцать»? – спросила она, не оборачиваясь.
– Нет. Но я хотел не о том… – заговорил Криницкий торопливо.
– Это пароль по аэродрому на сегодняшнюю ночь, – объяснила она, не обратив внимания на его слова. – Каждый вечер число меняется.
Тропинка уже вошла в лес, темные деревья обступили их с обеих сторон, и небо текло над ними, как узкая звездная речка.
– Сейчас нас остановит часовой и назовет какое-нибудь число, – продолжала она. – А мы должны будем назвать разницу между его числом и одиннадцатью. Поняли?
– Как вы могли догадаться, что я все узнал из чужих писем? – спросил Криницкий, занятый своим и не слушая ее. – Ведь вам никто не мог рассказать…
– Я вовсе не догадалась, – ответила она. – Я так сказала… А вы все узнали из чужих писем?
– У меня есть одни сослуживец, и семья его тоже в Челябинске, – сказал Криницкий.
– Ваша семья в Челябинске?
– Была в Челябинске. До июня. Жена и двое детей. Девочки-погодки. Старшей уже десять лет.
– Теперь их нет в Челябинске?
– Они недалеко оттуда, в пятнадцати километрах, на опытной сельскохозяйственной станции. Жена там работает.