Ветер шумел в темных деревьях, падающие листья поминутно касались его щек. Он быстро шагал, дыша влажным ветром и поглядывая вверх, на уже ясно обозначившиеся звезды. И вдруг почувствовал, что следом за ним кто-то идет.
Он именно почувствовал это, потому что расслышать шаги в шуме деревьев не мог.
Он обернулся.
Позади, на изгибе дороги, видны были темные купы кустов. Если там находился человек, он сливался с этими кустами, и различить его было невозможно.
Криницкий пошел дальше. Теперь он уже твердо знал, что его кто-то преследует. Не просто идет в одном с ним направлении, а преследует: чуть Криницкий замедлит шаги – и тот, другой, замедлит шаги.
Дойдя до открытого места, Криницкий повернулся внезапно и резко.
На этот раз он отчетливо увидел человека, который поспешно метнулся в сторону, к кустам. Однако, поняв, что его обнаружили, до кустов не добежал, а застыл посреди дороги, пристально глядя на Криницкого сквозь мглу. Криницкий тоже стоял неподвижно и, не отрываясь, глядел на своего преследователя.
Так, в молчании, простояли они минуты две. Человек, смотревший на Криницкого, был крупен и широк, как медведь. Фуражка военная.
Внезапно он двинулся с места и шагнул к Криницкому. Криницкий продолжал стоять.
– А, это вы! – услышал Криницкий досадливый возглас и узнал инженера Завойко.
Кожаного реглана на Завойко не было. Он выбежал из мастерской как был – в рабочем комбинезоне, перетянутом ремнем, с которого свисала большая кобура пистолета ТТ.
– Это вы! – повторил он раздраженно. – А где же они?
– Кто? – спросил Криницкий.
– К черту! – воскликнул Завойко, вне себя от досады. – Я принял вас за него и пошел за вами. Я видел их через дверь. Где же они? Куда он повел ее?
Он дрожал от раздражения и гнева и, кажется, ненавидел Криницкого за то, что не узнал его в темноте.
– Он был с ней, а потом, смотрю, идет один. Я увязался за вами, и дал ему уйти! А, черт! – чертыхнулся он снова. – Ну, нет, я его еще догоню!
Махнув на Криницкого рукой, он повернулся и побежал по дороге обратно. Пистолет в кобуре, раскачиваясь, бил его по бедру. Его широкая спина растворилась в темноте, но еще долго было слышно, как он бежит вдоль края леса и как стучат его сапоги.
Криницкий продолжал стоять. Ему было ясно, кого хотел догнать Завойко. Из мастерской через раскрытую дверь Завойко увидел Устиновича и Елену Андреевну. Он не совладал с ревностью, выскочил и побежал за ними. Криницкий вспоминал его дрожь и его бешенство и не знал, что делать. Особенно почему-то не выходил у него из головы пистолет, болтавшийся у Завойко на ремне. Конечно, на аэродроме всегда все ходят с оружием, но теперь мысль об этом пистолете тревожила его.
И Криницкий решился. Он двинулся обратно за Завойко. Сначала он шел неторопливо, но чем дальше, тем сильнее становилась его тревога и тем быстрее он шагал. Он не знал, чем может кончиться встреча Завойко с Устиновичем, он ожидал чего угодно, самого ужасного. Он уже бежал, бежал во весь дух, и ветки в темноте хлестали его по лицу.
И вдруг услышал впереди голоса.
Он мгновенно замер, вслушиваясь и вглядываясь.
Завойко и Устинович стояли за большим черным кустом, который огибала дорога, и он налетел бы на них, если бы не остановился.
Слов Завойко Криницкий не разобрал. Завойко свирепо и невнятно гудел, угрожающе наступая на Устиновича, взмахивая руками.
– Зря. И все ты зря, – сказал ему Устинович ласково и безнадежно.
– Ну нет, не зря! – закричал Завойко. – Я не слепой, я все вижу, я все знаю! Нет, не зря!
– Зря, – повторил Устинович.
– Зря? Почему зря?
– Потому что она меня не любит, – сказал Устинович. – Ни вот столько. И не полюбит никогда.
Завойко замолчал. Долго молчал. Потом спросил:
– Правда?
– Правда, – ответил Устинович.
Он положил руку на рукав Завойко, и так, в молчании, они долго стояли друг перед другом.
– А меня она ненавидит! – сказал Завойко, и голос его дрогнул от боли.
– Неверно, – возразил Устинович.
– Нет, верно! – воскликнул Завойко. – Ненавидит! Как она со мной разговаривает!
– Простить тебе не может. Уверяет себя, что не может простить.
– Да что прощать! – воскликнул Завойко в отчаянии.
– Что ты ее вывез, а его не нашел.
– Но ведь ты-то все знаешь!..
– Я знаю. Только мы с тобой вдвоем и знаем…
– Ты ведь ходил со мной в лес и видел, что он мертвый сидел в самолете!
– Все-таки я на твоем месте все бы ей рассказал, – проговорил Устинович. – Ну, первое время она больна были, не стоило ей рассказывать. Но уже больше года прошло…