– Не знает он про квартиру! – возмутилась Вера Петровна.
– Не знает, так узнает. А там, глядишь, ваши годы и прошли, а он в самом цвету. Он начнет зарабатывать, а тут чужой ребенок и старая жена. Зачем ему это?
– Он говорит, что любит, – сказала Вера Петровна раздраженно. – Так он врет, по-вашему?
– Зачем врет? – усмехнулась Клавдия Ивановна. – Он той тоже говорил и тоже не врал.
– Какой той?
– А своей суженой. Которая на карточке.
– Никакая она ему не суженая! – сказала Вера Петровна. – Вовсе он ее не любит и не любил никогда.
– Любит – не любит – один разговор. Суженая потому, что подходящая. Из одного города, года подходят, знают друг друга вот с таких лет. Все равно с ней будет, никуда не денется. И зря вы их разлучаете. Разлучать – разве это хорошо? Это последнее дело – разлучать! – сказала Клавдия Ивановна с глубокой убежденностью замужней женщины.
Вера Петровна ушла за стеллажи. Каблучки ее стучали неуверенно и нестройно.
Она села за свой письменный стол. Перед нею было раскрытое настежь окно; сквозь тяжелую летнюю листву тополей доносился суровый и однозвучный гул машин на фабрике.
Прекратить! Навсегда! Безвозвратно!
Все, что сказала ей Клавдия Ивановна, она сама знала и раньше. И все же, хотя она все знала заранее, слова Клавдии Ивановны поразили ее. Была в этих словах та безжалостная трезвость, с которой невозможно спорить. Действительно, когда он кончит институт, он будет молод, а Вера Петровна будет стара для него, и ее не ждет ничего, кроме горя и унижения. Вера Петровна уже пережила унижение, она хорошо знает, что это такое. Особенно задели ее злые слова Клавдии Ивановны о разлучнице, что разлучать – последнее дело. Вера Петровна на себе испытала, что такое разлучница… Она сидела, прислушиваясь к голосам, к шагам на улице, и повторяла себе, что все теперь зависит от нее самой, от ее решимости.
Нужно быть решительной.
Еще не поздно, еще она все изменит и вернется к тому душевному покою, который ей так трудно достался и в котором для нее единственно возможное прочное счастье!..
Его шаги на панели она узнала сразу; подошла к окну, перегнулась через подоконник. К несчастью, увидев ее в окне, он улыбнулся, он всегда улыбался, когда встречался с нею глазами, и эта добрая, полная откровенной радости улыбка немедленно передавалась ей, и она улыбалась в ответ. И теперь тоже губы ее невольно двинулись, поползли в улыбке, и ей понадобилось усилие, чтобы не улыбнуться.
– Почему вас не было в вагоне? – спросил он. – Я обошел весь поезд…
Она нахмурилась, приложила палец ко рту и сделала знак, что сейчас выйдет к нему. Улыбка его погасла, он уже что-то предчувствовал.
Она выбежала на улицу. Несмотря на довольно ранний час, было очень жарко, предстоял долгий раскаленный день. Они пошли рядом по направлению к парку.
Ей хотелось как можно скорее все ему сказать, – пока не прошла решимость, пока она чувствовала себя непоколебимой. Она избегала даже взглядывать на него и видела только его большую сутуловатую тень у своих ног. Поспешно, боясь, как бы он не перебил, она сказала, что не будет больше ездить с ним на одном поезде, что не будет с ним гулять в парке, что просит его больше не приходить в библиотеку. Одним словом, они должны совсем не видеться.
– Так, – сказал он. – Значит, я вам не пара.
– Для занятий ваших я больше не нужна, – продолжала Вера Петровна. – Мы уже все с вами прошли. Теперь вы только повторяйте.
– Так.
– Чтобы не забыть.
– Это больше не важно…
– Как – не важно?
– Не важно, если и позабуду, – сказал он угрюмо. – И институт – не важно. Все теперь не важно. Зачем сдавать? Я уеду домой и поступлю на завод.
– Не смейте! – воскликнула Вера Петровна. – Вы должны сдать, вы должны учиться в институте! Обещайте мне! Обещаете?
Она остановилась и впервые взглянула на него. Сквозь загар было видно, как он бледен.
– Ладно, – сказал он зло. – Это уже мое дело. Так. Я, значит, неподходящий.
– Это я неподходящая! – воскликнула Вера Петровна. – Я!
– Но изредка я могу посмотреть на вас? – спросил он сухо. – Ну, хоть раз в неделю?..
– Нет, – ответила Вера Петровна.
Она чувствовала, что силы оставляют ее, что через минуту она уже не сможет бороться.
– Прошу вас, пощадите меня, – сказала она еле слышно, повернулась и побежала в библиотеку.
Вера Петровна опять стала свободна. Никого она больше не ждала, и ее никто не ждал, не встречал, не ездил с ней в поезде, не сидел с ней на парковой скамейке. Она могла спокойно отдаться своей работе, своему ребенку. Ничего ей больше не нужно было скрывать от окружающих и от самой себя. Не было у нее больше причин для терзаний, для недовольства собой.