От этих ласковых слов плечи Веры Петровны вздрогнули, и слезы покатились еще сильнее. Людмила Яковлевна положила ей на голову свою крупную руку с холодными кольцами на длинных пальцах. Вера Петровна вытерла слезы и повернулась. Людмила Яковлевна была гораздо выше ее ростом; глядя снизу вверх с надеждой и благодарностью ей в лицо, Вера Петровна видела узкие темные ноздри, топкую желтоватую шею в складках, щеки в мешочках и прищуренные, темные, красивые глаза.
– Не надо плакать, – сказала Людмила Яковлевна, проведя ладонью по щеке Веры Петровны. – Радоваться надо, а не плакать. Вам выпала на долю удача, – хватайте ее!
– Я совсем измучилась, – сказала Вера Петровна, смущенная своими слезами и наконец-то совладав с ними. – Не знаю я, что мне делать. Я все думаю, думаю…
– Зачем думать? О чем? – воскликнула Людмила Яковлевна. – Тут хватать надо, а не думать. Не прозевать!
– Я старше его, – сказала Вера Петровна.
– Тем лучше! – возразила Людмила Яковлевна. – Пока это ваше преимущество.
– Но ведь он бросит меня…
– Разумеется, бросит, – согласилась Людмила Яковлевна. – Ведь вы не единственная женщина на свете. И не самая прекрасная из всех. И стареть вы начнете гораздо раньше его.
Эти беспощадные слова она произнесла так убежденно, спокойно и просто, что Вера Петровна посмотрела на нее с ужасом.
– Глупенькая! – воскликнула Людмила Яковлевна. – Зачем огорчаться? Надо брать то, что само идет в руки. Ведь все так быстро проходит. Если бы люди знали, как все быстро проходит!..
Складочка появилась у Веры Петровны между бровей.
– Может быть, я и очень глупая, – сказала она отчужденно. – Но ведь я говорю про любовь. Про настоящую.
Людмила Яковлевна рассмеялась.
– Настоящая любовь, ненастоящая любовь! – воскликнула она. – Ну, совсем как наша Серафима. А сама толста, как бочка, и понравиться может разве что людоеду. Настоящая, ненастоящая!.. – повторила она с искренним негодованием. – Пока будете разбираться, жизнь пройдет. Да если бы я на вашем месте!.. Да если бы мне такая удача!..
Она говорила это увлеченно, с азартом, глаза ее блестели, а Вера Петровна смотрела на ее длинную талию, туго обтянутую шелком, и ей казалось, что в библиотеке опять пахнет крысами. Нет, так она не может. Пусть будет, что будет, но так она не может. У нее есть гордость, и гордость ее восстала.
– Не хочу! – проговорила Вера Петровна сквозь сжатые губы.
– Чего не хотите? – не поняла Людмила Яковлевна.
– Ничего не хочу! Так я не хочу!
Теперь Вера Петровна знала, как она поступит. Она решила и решилась. Она холодела от горя и все-таки решилась.
Было утро. Они сидели в парке на скамейке. Все выслушав, он не сказал ни слова, встал, крупный, сутулый, повернулся к ней спиной и зашагал прочь. На его выгоревшей гимнастерке, на лопатках, были темные пятна от пота. Не оборачиваясь, он остановился, размахнулся и швырнул далеко за кусты сирени толстый учебник химии, тот самый, который их познакомил. И пропал за поворотом дорожки.
Солнце пригревало все сильней, в парке появились матери с детскими колясками: две пятилетние девочки затеяли беготню вокруг скамейки, где сидела Вера Петровна, и прятались друг от дружки за ее коленями. На соседних скамейках уже дремали пенсионеры, не по сезону тепло одетые, в шляпах и темных плащах. Вера Петровна все сидела, – с открытыми глазами, но ничего не видя. В предыдущую ночь она не заснула ни на минуту, и теперь ее охватило бессилие, забытье. Так, в оцепенении, в полудремоте, сидела она час за часом, не замечая времени.
И вдруг очнулась.
Зачем он бросил учебник химии в кусты? Ведь у него через несколько дней экзамены!
Значит, он сдавать экзамены не будет.
Он хотел учиться, стать биологом или врачом, и она помешала ему. Начала с того, что взялась помочь, а кончила тем, что помешала!
Вера Петровна вскочила со скамейки и вбежала в кусты сирени, ломая ветки. Учебник не попадался ей на глаза. Она кружила в зарослях, озираясь. Она не могла припомнить точно, в каком направлении он швырнул его. В густой листве она ничего не видела.
– Тетя, что вы ищете?
Два мальчика стояли на дорожке и внимательно наблюдали за нею.
– Книгу…
– Да вот она.
Мальчик нырнул белой круглой головой в листву и подал ей учебник. Она вышла на дорожку и торопливо зашагала прочь, потому что со всех ближних скамеек ее разглядывали. За поворотом она остановилась и раскрыла книгу. Каждая пожелтевшая обтрепанная страница была ей знакома. Каждую формулу они разбирали вместе, и из каждого сцепления цифр и латинских букв вставало его лицо, его дыхание. Столько надежд было вложено в эту книгу, – и его надежд, и ее. И она все разрушила своими руками!