Впереди паровоза, перед котлом, оказалась маленькая площадка, огороженная решеткой. Лиза Кольцова стояла на этой площадке и смотрела вперед.
Он вскрикнул от радости. Она повернула к нему голову. Он перелез к ней и встал рядом.
– Мы летим! – сказала она громко, чтобы перекричать железный лязг колес.
Действительно казалось, что они летят. Вся темная громада паровоза, которая их несла, была позади. Рельсы и шпалы, уже смутно различимые, стремительно подплывали прямо под их ноги. Темные купы деревьев неслись им навстречу, меняя на ходу очертания, – превращаясь из кораблей в башни, из башен в горы, из гор в зверей. Ветер с силой дул им в лица.
– Как это здорово – лететь в ночь, в темноту и не знать, что тебя ждет впереди, – сказала она. – Здорово, правда?
Королев не ответил, хотя почувствовал, что это действительно здорово. Он вообще теперь чувствовал все, что чувствовала она, мгновенно заражался ее чувствами.
– Словно летишь на санках с горы, – продолжала она. – Только там знаешь, куда летишь, а здесь не знаешь. Ни к чему не прикрепленная, листик, сорванный с ветки, лечу и лечу!
Он сразу тоже почувствовал себя таким же листиком, кружащимся на ветру, и сказал:
– Воля!
– Воля, – согласилась она. – Человек, который никому не нужен, волен.
В этих словах была горечь, и, хотя ему неизвестно было, чем она вызвана, он, заражаясь, сам невольно проникся горечью.
– Разве вы никому не нужны?
– А кому же? – спросила она. – Отец убит, два брата на фронтах, мать в оккупации застряла. Тут поневоле станешь вольной.
Ему было жаль ее. Такая худенькая, маленькая; ее голова едва доходила ему до плеча.
– Что же вы хотите сделать с вашей волей? – спросил он.
– Я уже говорила вам. Сражаться.
Вспышки, озарявшие небо, становились все ярче и чаще. На короткую долю мгновения огромный мир выступал из тьмы – поляны, леса, овраги, дали, речки. Внезапно паровоз вскочил на узенький бревенчатый мостик; небо озарилось, и прямо под своими ногами, далеко внизу, между бревнами, они увидели блеснувшую воду.
– Дух захватывает! – сказала она. – Вы любите, когда захватывает дух?
– А вы? – спросил он.
– Люблю!
Небо опять передернулось вспышкой, и свет отразился у нее в глазах.
– Люди оставляют детей и уходят сражаться, – сказала она. – А мне некого оставлять, где же мне быть, как не на фронте. Только мне хотелось бы сражаться, как сражались в старину: один на один. Чтобы я видела его лицо, а он мое.
– Теперь так не бывает.
– И очень жаль. Но иногда и теперь бывает. У летчиков, у танкистов. Самолет против самолета, танк против танка. Конечно, лица не видишь, но все-таки один на один – кто хитрее, кто храбрее. Один погибнет, другой победит. Только тогда и захватывает дух, когда либо победа, либо погибель…
Королев был на полтора года старше ее и отлично понимал, сколько в словах ее детского, совсем ребяческого. Но он уже не мог не подчиняться ее чувствам, не восхищаться ею. Пылкость и яркость ее мечты заразила его; и ему тоже представлялось уже, что нет ничего упоительнее, чем встретить врага один на один, и – либо победа, либо погибель. И вся эта раздираемая вспышками ночь на паровозе, летящем неизвестно куда, казалась ему таинственно праздничной, потому что она стояла рядом.
А между тем все менялось вокруг, и нельзя было этих перемен не заметить.
Мелькание света стало беспрерывным, вспышки сливались, не успевая погаснуть; было видно, как днем. Шум паровоза до сих пор заглушал все внешние звуки; но теперь раскаты взрывов были так громки, что заглушить их было невозможно. Словно исполинский зверь засел в этих лесах и рычал на бегущий мимо паровоз.
Да и леса совсем изменились. Исчезли привычные мягкие купы одетых сумраком елей, берез и осин. Деревья стояли голые, без листьев и хвои. Когда за лесом вспыхивало небо, видны были их переломанные скелеты с дико вывернутыми суставами.
Потом возник еще один звук – высокий отвратительный вой, тянущий за душу.
– Что это?
– Снаряды летят через нас, – ответил Королев.
Он взглянул ей в лицо: очень ли она испугалась? Но лицо ее ничего ему не сказало; быть может, в грохоте взрыва она и не расслышала его слов. Но когда взрыв отгремел, она проговорила:
– Если слышишь, бояться нечего. Того снаряда, который попадет, не услышишь.
«А ведь верно, – подумал он. – Как глупо, что я боюсь. Нечего бояться».
Снаряды визжали и визжали. Будто кто-то мокрой пробкой проводил по стеклу неба.
– Они видят нас? – спросила она.