Паровоз мчался уже вовсю, гремя на стрелках. Молодой помощник машиниста неодобрительно посмотрел на обоих мужчин в морской форме, но ничего не сказал. Лунин сел на полено. Он смотрел на моряка, моряк на него. Надо было начать разговор.
– Издалека едете? – спросил моряк громко, чтобы его можно было расслышать сквозь лязг колес.
– С юга. С Азовского моря.
– Плавали по Азовскому морю?
– Нет, нигде не плавал, – рассмеялся Лунин.
Моряк посмотрел на него с удивлением.
– Как понимать ваши нашивки? – спросил он смущенно. – Стыдно сказать, я числюсь командиром флота, а во флотских знаках различия не разбираюсь. Вот сухопутные шпалы знаю. Вы капитан третьего ранга?
Пришел черед удивляться Лунину. Он сам был очень еще нетверд в знаках различия, но ведь флотский-то командир должен в них разбираться.
– Я майор, – сказал Лунин.
– Майор?
– Ну да. Я не моряк, я летчик. Видите, голубые просветы. Гражданский летчик был, а теперь зачислен в морскую авиацию. Ну, а вы капитан-лейтенант?
– Я вижу, знаки различия и вам не даются. Старший политрук. И тоже нигде не плавал.
Они рассмеялись оба.
– Я журналист, – пояснил неплававший моряк. – Редактор районной газеты. Обмундирован и направлен в Ленинград за назначением.
– Определят вас в какую-нибудь флотскую газету?
– Посмотрим. Будем знакомы. Моя фамилия Ховрин.
Лунин назвал себя.
– Едете вы с юга, а выговор у вас северный, – сказал Ховрин.
Лунин усмехнулся.
– Я родом из Вологодской области, – объяснил он.
– А в авиации давно?
– Считайте, что с детства. Лет восьми я уже мечтал о самолетах. На бычьих пузырях хотел летать, с сарая прыгал с петушиными крыльями. В двенадцать лет у меня уже была самодельная модель, которая метров сто пролетала.
– А когда сами летать начали?
– А вскоре после гражданской войны, когда Осоавиахим появился.
– Вы бы хоть дрова мне подавали, пассажиры, – сказал помощник машиниста, глядя в пространство между Луниным и Ховриным,
Лунин согласился немедленно и, вытаскивая поленья из кладки, стал передавать их помощнику машиниста. Ховрин с трудом поднял полено и тоже передал его. Пот выступил у него на лбу. После пяти поленьев он окончательно выбился из сил, побледнел и присел.
"Э, да ты не силач", – подумал Лунин, продолжая легко и неторопливо передавать поленья.
Паровоз несся вперед, прямо в закат, не останавливаясь на станциях и оглушительно свистя на заворотах. Кругом было пустынно и тихо. Лунин заметил, что ни один железнодорожный состав не прошел им навстречу. Воронки от бомб темнели то справа, то слева. Сумерки быстро густели, и всё сливалось кругом.
Паровоз внезапно затормозил и остановился у маленького темного станционного здания. Машинист и его помощник слезли с паровоза и скрылись где-то за станцией. Они не возвращались почти час. Совсем стемнело, стало прохладно. Сидя в тендере на полене, Лунин теперь, в тишине, снова слышал знакомый гул – гул фронта. Огромные пятна зарев с размытыми, неясными краями туманили звёзды. Огненные вспышки прыгали вдоль всего западного края горизонта, и на их фоне внезапно становилась видна зубчатая линия леса.
Наконец машинист и помощник вернулись. Паровоз двинулся, и они поехали дальше, на этот раз медленно и осторожно. Проехали две станции. На третьей остановились.
– Вылезайте, – сказал помощник машиниста Лунину и Ховрину. – Дальше не поедем.
Ему, видно, жалко их стало, когда они, спустившись с тендера, шагнули в непроглядную тьму. Он им крикнул вдогонку:
– Вы здесь в любую избу постучитесь. Переночевать всюду пустят.
– А где тут шоссе? – спросил Ховрин.
В окне паровоза появился усатый машинист.
– Вы куда, в Ленинград собираетесь? – спросил он.
– В Ленинград, – ответил Ховрин.
– Туда хода нет, – сказал машинист. – Немцы Мгу заняли.
– Шоссе севернее Мги проходит, – сказал помощник. – Между железной дорогой и Ладогой. Через Красный Шум.
– Если железную дорогу перерезали, так и шоссе перерезали, – сказал машинист.
– А вдруг не перерезали? – сказал Ховрин.
– Не знаю, – проговорил машинист осторожно. – Шоссе здесь недалеко. Вот так, километра три.
Они пошли в темноте, сначала между избами с темными окнами, потом по чуть белевшей дороге через поле.
Оба несли чемоданы. Ховрин – очень маленький, с трудом, Лунин большой и тяжелый, без всякого труда.
– Надо попробовать по шоссе, – сказал Ховрин. – Хоть для очистки совести.