Шарапов, конечно, хорошо знал все Славины планы и сам принимал некоторое участие в их осуществлении. Он неоднократно присутствовал при том, как Слава, поминутно ссылаясь на согласие Лунина, упрашивал Ховрина и самого Уварова пустить его в полк. И Уваров обещал ему отправить его к Лунину. Вначале Шарапов не был уверен, не шутит ли комиссар дивизии, и как-то раз, оставшись с Уваровым наедине, спросил его об этом. Но оказалось, что Уваров и не думал шутить.
– Надо мальчишку подкормить, а то на него глядеть жалко, – сказал он. – Что?.. Непорядок? Ничего, это потом с нас спишется. Другое не спишется, а это спишется…
Однако теперь всё изменилось. Благоразумнее всего и Славе и его сестре уехать с "Домом малютки". И Шарапов предложил:
– Я попрошу комиссара дивизии сказать ему, что он не пустит его на аэродром.
Соня не возразила, а только, помолчав, спросила:
– Комиссара дивизии нет здесь сейчас?
– Нету.
– А когда он вернется?
– Завтра или послезавтра.
Она не сказала больше ни слова. Итак, всё было решено.
Уваров приехал спустя несколько дней, перед вечером, в сумерках. Он послал Шарапова во двор – взять из машины пакеты с книгами. Нагруженный пакетами, Шарапов поднимался по лестнице, как вдруг услышал за собой быстрые, легкие шаги. Он подумал, что это Слава, и остановился. Это была Соня – ее светлый шерстяной платок белел во тьме.
– Товарищ Шарапов, подождите!
Она бежала и запыхалась. Поровнявшись с Шараповым, она прошептала:
– Я догнала вас, чтобы попросить… Не говорите, пожалуйста, вашему начальнику насчет Славы… Пусть Славу возьмут на аэродром…
Шарапов остановился.
– Вы не хотите, чтобы Слава ехал с вами? – спросил он.
– Нет, почему не хочу… – Она замялась. – "Дом малютки" уже уехал.
– Уехал? – удивился он. – Когда?
– Сегодня утром.
– А бы?
– Я их проводила.
– Отказались ехать?
Она промолчала. Он вглядывался ей в лицо, старался рассмотреть ее глаза, понять.
А наверху, у себя в кабинете, Уваров в это время разговаривал с редактором дивизионной газеты Ховриным, который уже больше часа ждал его у Шарапова.
Уваров приехал оживленный, веселый, с радостно блестящими глазами.
– Знаете, откуда я только что? – спросил он Ховрина. – Из Военного Совета флота. И знаете, какая новость?
Прищурив веселые глаза, Уваров помолчал, чтобы помучить Ховрина ожиданием. Потом выговорил:
– Полк Проскурякова на днях станет гвардейским.
– Да ну!
Всё значение этой новости Ховрин оценил сразу. Гвардейские части в Красной Армии были введены совсем недавно. Пока, их всего несколько на всем громадном протяжении фронтов – легендарных частей, совершивших что-нибудь особенно героическое и, главное, что-нибудь особенно важное. И вот этой почести удостоена одна из частей их дивизии!
– Завтра утром мы с вами поедем в полк к Проскурякову через озеро, – сказал Уваров. – Будем присутствовать при вручении полку гвардейского знамени. Мне нужно, чтобы вы там кое-что написали.
– Для газеты?
– Нет, не для газеты. Для газеты, конечно, напишете тоже. Там будет о чем писать для газеты. Мы приедем в горячее время. Ведь немцы-то на дорогу наседают…
– Наседают?
– Еще как! Пока только авиацией, но авиации у них здесь с каждым днем всё больше. Бомбят и штурмуют, и полк Проскурякова каждый день в деле. Таких воздушных боев, как сейчас, с самого сентября не было… – Услышав за дверью шаги, Уваров крикнул: – Шарапов!
Шарапов вбежал.
– Сходите к тому мальчишке, – сказал Уваров. – Пусть он готовится. Завтра я отвезу его на аэродром к Лунину.
Ховрин и Слава, прибыв на аэродром, поселились в избе, перед которой стояла раздвоенная береза. Сойдя с машины, они спросили, где живет Лунин, и их привели прямо сюда.
Койка Лунина стояла за цветной занавеской; под койкой лежал его чемодан. Но в избе никого не было, кроме глухой, молчаливой хозяйки. Лунин и Серов уже дней пять не заходили в избу.
Они снова летали, снова участвовали в боях. Из трех самолетов второй эскадрильи – Рассохина, Лунина и Серова – в ПАРМе сделали два. Лунин и Серов ночи проводили в землянке на старте, а с рассвета дежурили в своих самолетах. Вспыхивала ракета. Лунин и Серов, подняв столбы светящейся снежной пыли, взлетали. Тени двух их самолетов еще бежали по снегу аэродрома, а уже оперативный дежурный полка старший лейтенант Тарараксин доносил. в дивизию:
– Вторая эскадрилья в воздухе!
Над лысым бугром они проходили очень низко, – такой у них здесь установился обычай. Это было нечто вроде салюта Рассохину. Остроконечный серый камень, лежавший на могиле, проплывал под шасси. Они сами вместе со своими техниками приволокли сюда этот камень через несколько дней после похорон; и теперь он сразу бросался в глаза каждому, кто улетал с аэродрома и кто возвращался на аэродром. Ветер сметал с вершины бугра снег, и камень оставался на виду даже после самых сильных снегопадов…