— Они здесь, Зе-Педро, уверяю тебя! Я видела, как они сюда шли… Юбка и книги ее лежат наверху, под деревом…
Мария улыбалась. Прикрытые глаза, чуть заметные морщинки в уголках губ, всегда появляющиеся в минуты волнения, и почти беззвучный шепот: «Мой любимый, мой любимый», и вздох, и ее тело все прижимается и прижимается к моему, хочет отправиться вместе с ним в странствие по неведомому, а я чувствую, как угасает во мне страсть, меня преследует стыд перед Зе-Педро и Соней: мой голый зад, холодный, как труп, выставлен на всеобщее обозрение.
И вдруг упали первые крупные капли, предвестницы дождя. Я слышу смех Зе-Педро и Сони, ее приглушенные вскрики — волнение сдавило ей горло при одной мысли о том, чем мы сейчас занимаемся, она-то обо всем догадалась, — ауканье в высокой траве, голоса, их удаляющиеся шаги, и все мое тело согревает горячая волна, поднявшаяся из глубины вместо исчезнувшего страха, только стыд все еще грызет и грызет меня. Мария со страдальческим выражением лица, зажмурив глаза, сжимает, стискивает меня в объятиях, на мгновение приходит в себя, ужаснувшись неподвижности моего тела, и пытается вновь пробудить мою уснувшую чувственность. Я испугался ее глаз, по-настоящему испугался, и стал слегка шевелиться, двигаться, исполненный горечи оттого, что приходится лгать, разыгрывать страсть просто так, из самолюбия, не испытывая ровным счетом никаких чувств; равнодушный, холодный притворщик, лишенный того, что наполняло меня совсем недавно и что наши приятели, испугавшиеся дождя, унесли с собой, а я остался здесь, в этой яме, вырытой, чтобы посадить акацию, голый и беззащитный. Мария яростно зажмуривает глаза, морщинки у рта проступают все яснее, она стонет, неистово извиваясь всем телом, пытается подчинить меня своей воле, в то же время отдаваясь, бледная, изнемогающая, вся кровь отхлынула от ее побелевших губ. Так она становится моей, дождь все усиливается, на какое-то мгновение она теряет сознание, оба мы подставляем тело водяным струям, кричим, вновь пачкаем его землей, пахучей красно-бурой землей, стараясь поглубже втиснуться в яму, мы вопим и плачем, пока мир не снисходит на нас. Мария: «Ты был холоден, как смерть, а я хотела в любви познать жизнь».
Красно-бурая земля точно подмигивает мне волшебным глазом, гроб ожидает погружения в могилу, и тогда я наклоняюсь, беру в руки горсть земли, подставляю ее дождю, создающему музыкальный аккомпанемент, скатываю из нее ком и смотрю на него, как смотрела она, Мария, на холме, который мы видели с моря, когда лодка закачалась на волнах и Рут улыбнулась, глядя на Маниньо.
— Она заживляет раны. Когда я был маленьким, то всегда прикладывал к ранкам и царапинам песок. Давай попробуем.