Дон Франсиско Иносенсио Ваз-Кунья — таково было имя супруга доны Марии Виктории, который обладал законной привилегией носить его вместе с восемью остальными именами, столь же изысканными и аристократическими, а также с ласкательным Шикино, употребляемым в домашнем кругу, — по словам жены, «почил в бозе, и душа его отлетела в рай, упокоенная святым причастием». Благородная дама изъяснялась столь выспренне потому, что ее коробило плебейское выражение «откинул копыта», а именно таким манером раструбили по всему городу сплетники и недоброжелатели о его кончине, когда Луису Мигелу не было еще и четырех лет от роду. Плебейским ей казалось не само это выражение, давно получившее в языке права гражданства, а грубый намек на отсутствие всякой обуви, в то время как Ваз-Кунья неизменно носил в последние годы жизни высокие сапоги, что и подобало наследнику знатного рода, который твердостью духа и достоинством, не покидавшими его до последнего вздоха, вновь доказал свое превосходство над простолюдинами.
Дона Мария Виктория сохранила в сердце и в памяти идеализированный образ мужа, и подраставший Луис Мигел имел достойный пример для подражания. Вдова переняла от супруга его гордость и упрямство, полагая, что лучше сломаться, чем согнуться. Год за годом корпела она над шитьем, портя себе зрение, и пекла пирожки по хранившемуся в строжайшей тайне монастырскому рецепту для жителей Верхнего города, самого аристократического района Луанды. Она еще успевала плести корзины из матебы и рафии — занятие, вызывавшее улыбку у отца Мониза, когда в его голову закрадывалась дьявольская мыслишка о чернокожей дедовой любовнице. И постепенно, ведя такой праведный образ жизни, она состарилась. Однако из-за упорного стремления не ронять своего достоинства желание дать Лите классическое образование сделалось для доны Марии Виктории таким же привычным и необходимым, как каждодневные молитвы и исповеди.
Из-за этого упорного стремления не ударить в грязь лицом — черт бы его побрал! — вновь пошли наглые сплетни, распускаемые врагами и завистливыми приятелями дона Франсиско. Разве можно прожить на нищенскую ренту да на жалкие крохи, зарабатываемые таким несерьезным и малоприбыльным ремеслом! Не иначе как в кубышке у мужа было кое-что припрятано на черный день. Занимаясь своим дурацким промыслом, стоившим ему в конце концов жизни, он заводил подозрительные знакомства. Поговаривали, даже, что дон Франсиско был франкмасоном и принадлежал к тайному ордену. Вот где собака зарыта! Иначе чем можно было объяснить прилежным конторщикам и лодырям, миссионерам, задавшимся целью цивилизовать муссеки, болтунам адвокатам, тайно промышляющим торговлей рабами дельцам, чем можно было объяснить всей этой почтенной публике крах одного из крупнейших торговых домов Анголы, «Дениз Алпоин и наследники», совладельцем которого был дон Франсиско? В магазинах и лавках этой фирмы имелись в продаже чуть ли не все виды колониальных товаров, а склады ломились от пальмового и оливкового масла, пряностей, кож, соли и сушеной рыбы — словом, всего, что перевозят парусные суда, бороздящие океан. Тем, что дон Франсиско поступил безответственно, не глядя подмахнув счета?.. Ну уж нет! — шептались у него за спиной. Он прикарманил денежки. Жульничество стало просто манией у этих голодранцев голубой крови, щеголей без гроша в кармане, наивно полагающих, что еще не прошло время развлекающихся боем быков королей и романтических похищений девушек из монастырей.
Аристократ, который женился на мулатке сомнительного происхождения, — разве это секрет?! Каждый мальчишка знает! Хотя и щеголял в подпирающем подбородок крахмальном воротничке, в гетрах и безукоризненном цилиндре, хотя его массивное золотое кольцо с фамильным гербом и поблескивало вызывающе на солнце…
— Не обращайте внимания на завистников, — утешал его отец Мониз. — До их сердец не доходит слово божье, и таинство причастия им неведомо. Простите им низменные помыслы, сеньор Франсиско, ведь вы — человек возвышенной души…
Священник всегда держался в тени. Хотя аристократы из Верхнего города не ходили ни на мессы, ни исповедоваться к нему, они никогда не забывали щедро одарить отца Мониза, и потому с благословения божия и при покровительстве пресвятой богоматери Кармо приход его процветал, а крестный ход и прочие религиозные празднества славились на всю округу. Однако дон Франсиско Иносенсио — человек решительный — не мог довольствоваться полумерами, он жаждал крови — так он обычно говорил, если его не мог слышать какой-нибудь аристократик из Верхнего города, мнящий себя ангелом-миротворцем. Дон Франсиско все более распалялся.