Дождь накрапывал тихо, почти беззвучно. Лучше и не мечтать о том, чтобы попасть в муссек Ингомботу, где жила теперь Манана с мужем. Отныне его ожидают одни разочарования, он уже никогда не увидит свою любимую и желанную у себя дома. Хуже того: придется встретиться с человеком, похитившим у него радость жизни. Моросил мелкий дождь, знакомо пахло мокрой землей. Дождик ласково, точно целуя, касался домов, прохожих, и, радуясь долгожданной влаге, деревья освобождались от пыли и обновляли листву. Перед уходом дона Мария Виктория, глядя на затянутое грозовыми тучами небо, сказала:
— Надо торопиться, дождь скоро пойдет. Не могу же я нарушить свой долг и не навестить отца Мониза, да и крестница к себе приглашала…
При этих словах сердце у Литы чуть не выскочило из груди. Как ему захотелось самому пойти к Нанинье, увидеться с ней наедине, взять за руки, коснуться губами опущенных век, осушить поцелуями слезы на ее лице.
Он готов был кусать руки от злости, забросить подальше все учебники, прокричать все ругательства, какие знал. Луис Мигел бесцельно слонялся по дому, смотрел из окна, как тяжелые капли дождя пригибают к земле ветви кокосовых пальм в саду. Он сбросил рубашку; из открытого окна потянуло прохладой, но она не принесла ему облегчения. Закрыл окно, лег, свернувшись калачиком, на узкий диванчик, где раньше спала Манана. Вспомнил ее тело, столько раз покоившееся здесь, и беззвучно, одними губами, прошептал:
— Нанинья, Нанинья…
Лите хотелось громко разрыдаться, выплакать всю свою боль и тоску. А вдруг он умрет от горя? Тогда она непременно придет и увидит его — с остановившимся уже взором, с безжизненно поникшими руками, — лежащего на ее кровати. В водосточных трубах журчала вода, потоком сбегавшая на улицу. А что, если она и в самом деле придет и его заветная мечта исполнится? В душе его снова поднялась волна горечи и злости. Если она придет, он скажет: уходи, я не хочу больше видеть тебя, ты заставила меня страдать целую неделю, я даже не знаю, где ты теперь живешь, и не могу заглянуть к тебе на минутку по дороге в лицей, а ты все смеешься; о, если бы увидеть тебя еще раз и больше уже не встречаться с тобой, ведь ты жена другого, а клялась быть моей, зачем мне смотреть на тебя, только испытывать новые мучения и ярость оттого, что не могу жить без тебя, ведь ты уже никогда не будешь моей, и злиться на то, что я такой маленький, глупый и неуклюжий и не могу увезти тебя в Бенгелу или на твой остров, о котором ты рассказывала. «Можешь взять меня за руку!» — сказала ты тогда властным тоном, и я замер secula seculoro[6], держа твою руку в своей и чувствуя, как всего меня охватывает жаркое пламя, а ты даже не позволила поцеловать себя… О, лучше мне умереть… умирая, я буду видеть, как ты, исстрадавшаяся от горя, целуешь меня в стекленеющие глаза, а я трогаю тебя за плечо, и ты поднимаешь ко мне улыбающееся лицо.
Вдруг он услышал стук в дверь. Это она! Казалось, солнце вдруг проглянуло на затянутом тучами небе. Он спрыгнул с кровати, бросился к двери, радостно засмеялся, предвкушая радость встречи с Наниньей.
Косые струи дождя падали на Литу, стоявшего на пороге. В голубоватой пелене тумана, окутавшего залив, точно растворились очертания предметов. Со складов, как всегда, доносился запах специй, и грузчики сновали под дождем, прикрыв головы мешками. Деревья лениво роняли с зеленых листьев капли воды; на цементной площадке перед домом звенела капель, словно кто-то тихо и радостно смеялся; горизонт стал синевато-стального цвета. Лита выглянул наружу. Текущая по площадке вода старательно смывала отпечатки чьих-то ног. Он тоскливо смотрел на них, опустошенный и разочарованный, затем захлопнул дверь. И не успел обернуться, как чьи-то руки накрыли его глаза. Знакомый запах, мягкие, чуть шершавые ладони, легкое дыхание. И насмешливый голос произнес:
— Угадай, кто это?
Он растерянно улыбнулся, придвинулся к ней, чтобы почувствовать, как ее груди коснутся его обнаженной спины, но она отступила назад и прошептала:
— Не узнаешь?
Он пододвинулся еще ближе, чтобы прижаться к ней. Однако она, засмеявшись, с легкостью птички увернулась от него:
— Ну угадай же!..
Уступивший, но счастливый, он шепнул, касаясь губами ее пальцев:
— Нанинья!