Типична картина раболепия окружающих перед мнимым графом. Простодум и Чванкина не только льстят в ожидании милости вельможи. Ослепленные титулом, они искренне приписывают Верхолету многочисленные достоинства. К искренности их примешивается и доля страха «Как знатных не бояться!» — восклицает Чванкина «Не знаешь, как он силен у двора, пропал ты, и навек», испуганно сочувствует она Честону. Угрозы Верхолета, запуганность Чванкиной хорошо характеризуют атмосферу екатерининского двора.
Знатность и богатство определяли положение человека не только в столице. Провинциальный дядюшка Верхолета Простодум на собственной шкуре испытал отношение соседей, «которые себе в богатстве мер не ставят, которые ... своею спесью давят» и жмут тех, кто бедней, «равно как скот». Простодум молчит, потому что он небогат, власть его распространяется лишь на крестьян, и он копит деньги, «кстати в рекруты торгуючи людьми». Получив надежду на высокий чин, этот брат Скотинина по уму и нравственным качествам предвкушает расправу с соседями:
Простодум смешон, потому что надежды его иллюзорны. Но характеристика отношений между провинциальными барами поднимает образ до широкого обобщения. Разве то, о чем рассказывает Простодум, не будет позднее с таким блеском представлено Пушкиным в «Дубровском»?
Положительные персонажи «Хвастуна»: влюбленный в дочь Чванкиной Замир и его отец Честон. Честон отвергает претензии родового барства и с презрением относится к тем, кто добивается чинов «чрез хитры происки, чрез теток, через лести».
В конце комедии Честону удается разоблачить Верхолета. В действительности бывало иначе: Верхолеты побеждали, Простодумы занимали важные посты. И следующую комедию — «Чудаки» — Княжнин строит без традиционных положительных образов.
Среди писателей, к которым обращался Княжнин, никогда не называется имя Гольдони. Между тем Княжнин перевел одну-единственную французскую комедию («Лжец» Корнеля) и по меньшей мере три комедии итальянского драматурга. А непосредственная работа над блестящей драматургией Гольдони была превосходной школой. Именно у Гольдони и у Бомарше, которым Княжнин также интересовался, можно было учиться той живости действия, которая отличает «Сбитенщика» и комедии Княжнина от произведений многих комедиографов XVIII века. Гольдони, отказавшийся от однолинейности образов Мольера, воплощавших одну черту, один порок, мог подсказать усложнение и разнообразие характеров, присущее «Хвастуну» и в особенности «Чудакам» Княжнина.
В «Хвастуне» образ Верхолета усложнен обилием отрицательных черт. В Чванкиной осмеяна погоня за титулами, упрямство, глупость, кокетство не по возрасту, но она добра и по-своему человечна. Милена легко ссорится с Замиром, что совершенно невозможно, например, для рассудительной фонвизинской Софьи.
В «Чудаках» отказ от традиции еще заметнее, хотя ряд персонажей напоминает постоянные объекты русской сатиры. Отсутствует в «Чудаках» традиционная безупречная пара молодых влюбленных. Далека от воплощения всяческих добродетелей «ветреница смиренная» Улинька, в облике которой проступали жизненные черты барышни-капризницы. Не менее далек от идеала раздражающий Улиньку своею приторной чувствительностью «весьма романический дворянин» Прият. Образ Прията, свидетельство прочного внедрения сентиментализма в дворянский быт, намечает серию карикатур на сентиментальных воздыхателей.
Нет в «Чудаках» и традиционного резонера. Здравые мысли о природном равенстве людей, об истинных достоинствах человека высказывает Лентягин. Сын кузнеца, недавно ставший дворянином, он, в отличие от большинства «мещан во дворянстве», гордится своим происхождением, с презрением относится к претензиям родовой знати, смеется над щеголями и модными причудами. Сочувствие автора явно на стороне демократически настроенного Лентягина. Но в образе есть противоречия. Лентягин не замечает, что он, как истинный барин, держит пять часов слугу около себя. «В такое время бы оделась и кокетка», — сетует лакей Пролаз. Лентягин поступает как самодур, решая выдать дочь за первого понравившегося ему человека. И наконец, желание растаптывать предрассудки, не выходя за пределы дома и не снимая ночного колпака, — весь кабинетный бунт Лентягин не может не вызвать усмешки.