«Не говори, отец святой,
Что это грех! Слова напрасны:
Пусть грех жестокий, грех ужасный…
Чтоб Малороссии родной,
Чтоб только русскому народу
Вновь возвратить его свободу, —
Грехи татар, грехи жидов,
Отступничество униатов,
Все преступления сарматов
10 Я на́ душу принять готов.
Итак, уж не старайся боле
Меня страшить. Не убеждай!
Мне ад — Украйну зреть в неволе,
Ее свободной видеть — рай!..
Еще от самой колыбели
К свободе страсть зажглась во мне;
Мне мать и сестры песни пели
О незабвенной старине.
Тогда, объятый низким страхом,
20 Никто не рабствовал пред ляхом;
Никто дней жалких не влачил
Под игом тяжким и бесславным:
Козак в союзе с ляхом был,
Как вольный с вольным, равный с равным.
Но всё исчезло, как призра́к.
Уже давно узнал козак
В своих союзниках тиранов.
Жид, униат, литвин, поляк —
Как стаи кровожадных вранов,
30 Терзают беспощадно нас.
Давно закон в Варшаве дремлет,
Вотще народный слышен глас:
Ему никто, никто не внемлет.
К полякам ненависть с тех пор
Во мне кипит и кровь бунтует.
Угрюм, суров и дик мой взор,
Душа без вольности тоскует.
Одна мечта и ночь и день
Меня преследует, как тень;
40 Она мне не дает покоя
Ни в тишине степей родных,
Ни в таборе, ни в вихре боя,
Ни в час мольбы в церквах святых.
«Пора! — мне шепчет голос тайный, —
Пора губить врагов Украйны!»
Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа, —
Судьба меня уж обрекла.
50 Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
Погибну я за край родной, —
Я это чувствую, я знаю…
И радостно, отец святой,
Свой жребий я благословляю!»
<9>
Веет, веет, повевает
Тихий ветр с днепровских вод,
Войско храбрых выступает
С шумной радостью в поход.
Полк за полком безбрежной степью
Иль тянутся лесистой цепью,
Или несутся на рысях.
По сторонам на скакунах
Гарцуют удальцы лихие:
То быстро, как орлы степные,
Из глаз умчатся, то порой,
Дразня друг друга, едут тихо,
То вскачь опять, опять стрелой —
И вдоль полков несутся лихо.
Вослед за войском идут вьюки.
Свирелей, труб, суремок звуки,
И гарк летящих удальцов,
И шум и пенье Козаков, —
Всё Наливайку веселило,
Всё добрым предвещеньем было.
«Смотри, — он Лободе сказал, —
Как изменилось все. Давно ли
Козак с печали увядал,
Стонал и под ярмом неволи
В себе все чувства подавлял?
Возьмут свое права природы,
Бессмертна к родине любовь, —
Раздастся глас святой свободы,
И раб проснется к жизни вновь»
<10>. Молитва Наливайки
Ты зришь, о боже всемогущий!
Злодействам ляхов нет числа;
Как дуб, на теме гор растущий,
Тиранов дерзость возросла.
Я невиновен, боже правый,
Когда здесь хлынет кровь рекой;
Войну воздвиг я не для славы,
Я поднял меч за край родной;
Ты лицемеров ненавидишь,
Ты грозно обличаешь их;
Ты с высоты небес святых
На дне морском песчинку видишь.
[Ты проницаешь, мой творец,
В изгибы тайные сердец.]
<11>
Глухая ночь. Молчит река,
Луна сокрылась в облака.
И Чигирин и оба стана
Обвиты саваном тумана.
Вокруг костров шумят и пьют
Толпами буйные поляки;
Их души яростные ждут,
Как праздника, кровавой драки.
Одни врагов своих клянут,
Другие спорят, те поют,
Тот, богохульствуя, хохочет,
Тот хвалится лихим конем,
[Тот] саблю дедовскую точит
И дерзостно над козаком
Победу землякам пророчит.
В кунтуше пышном на ковре
Жолкевский спит в своем шатре.
<12>. Сон Жолкевского
Над ним летает чудный сон:
В Варшаве площадь видит он;
На ней костер стоит, чернея;
В средине столб; палач, бледнея,
Кого-то в саване влечет;
Вослед ему народ толпами
Из улиц медленно идет
И головы свои несет
Окровавленными руками,
Подняв их страшно над плечами.
Вот неизвестный с палачом
К костру подходит без боязни;
Взошли… безмолвие кругом…
Вот хладный исполнитель казни
Его к столбу уж привязал,
Зажег костер, костер вспылал,
И над высокими домами
Понесся черный дым клубами.
Вдруг в небесах раздался глас:
«Свершилось всё… на вас, на вас
Страдальца кровь и вопль проклятий.
Погиб, но он погиб за братии».
Народ ужасно застонал,
Кругом костра толпиться стал
И, головы бросая в пламень,
Назад в стенании бежал
И упадал на хладный камень.
Все тихо… Только кровь шумит…
Во сне Жолкевский страшно стонет,
Трепещет, молится… вдруг зрит,
Что он в волнах кровавых тонет.
Душа невольно обмерла;
Сон отлетел: в шатре лишь мгла,
Но он, но он еще не знает,
Что́ в крупных каплях упадает —
Иль кровь, иль пот с его чела…
<13>. Исповедь Наливайки
Меж тем, потопленный в туманах,
Козацкий табор на курганах
Спокойно дремлет вдоль реки;
Как звезды в небесах пустынных,
Кой-где чуть светят огоньки;
Вкруг них у коновязей длинных
Лежат рядами козаки.
Напрасно Тясмин быстры воды,
Шумя, в очеретах струит,
Напрасно, вестник непогоды,
Ветр буйный по степи шумит:
Спят сладко ратники свободы,
Их сна ничто не возмутит…
IV. Агитационные песни, написанные совместно с Бестужевым
78{*}
Ах, где те острова,
Где растет трынь-трава,
Братцы!
Где читают Pucelle,
И летят под постель
Святцы.
Где Бестужев-драгун
Не дает карачун
Смыслу.
Где наш князь-чудодей
Не бросает людей
В Вислу.
Где с зари до зари
Не играют цари
В фанты.
Где Булгарин Фаддей
Не боится когтей
Танты.
Где Магницкий молчит,
А Мордвинов кричит
Вольно.
Где не думает Греч,
Что его будут сечь
Больно.
Где Сперанский попов
Обдает, как клопов,
Варом.
Где Измайлов-чудак
Ходит в каждый кабак
Даром.
79{*}
Царь наш — немец русский —
Носит мундир узкий.
Ай да царь, ай да царь,
Православный государь!
Царствует он где же?
Всякий день в манеже.
Ай да царь, ай да царь,
Православный государь!
Прижимает локти,
Прибирает в когти.
Ай да царь, ай да царь,
Православный государь!
Царством управляет,
Носки выправляет.
Ай да царь, ай да царь,
Православный государь!