Но образ этот оставался в большей степени выразителем гражданственной настроенности автора, чем объективным историческим характером украинца XVI века. Вероятно, поэтому Пушкин отметил как особо удавшиеся эпические отрывки поэмы и остался холоден к монологам героя. Пушкин ждал от Рылеева историзма и «повествовательности».
Когда Пушкин сообщил Рылееву свои замечания о «Смерти Чигиринского старосты», Рылеев писал в ответ: «Ты ни слова не говоришь об «Исповеди Наливайки», а я ею гораздо более доволен, нежели «Смертью Чигиринского старосты», которая так тебе понравилась. В «Исповеди» — мысли, чувства, истина, словом гораздо более дельного, чем в описании удальства Наливайки, хотя, наоборот, в удальстве более дела» [1]. Отсюда можно заключить, что этот второй отрывок, о котором не упомянул Пушкин, Рылеев считал наиболее значительным и удавшимся ему. Действительно, «Исповедь Наливайки» представляет собой высшее достижение агитационно-романтической поэзии Рылеева; процитировав отрывок из «Исповеди Наливайки», Герцен сказал: «В этом весь Рылеев». [2]
Так получилось, что поэмы Рылеева явились не только пропагандой декабризма в литературе, но и поэтической биографией самих декабристов, включая декабрьское поражение и годы каторги. Читая поэму о ссыльном Войнаровском, декабристы невольно думали о себе. Готовясь к схватке с самодержавием, они знали, что в случае неудачи впереди их ждет суровая кара. Поэма Рылеева воспринималась и как поэма героического дела, и как поэма трагических предчувствий.. Судьба политического ссыльного, заброшенного в далекую Сибирь, встреча с женой-гражданкой — все это почти предсказание. Для декабристов, томившихся в сибирской ссылке, «Войнаровский» оказался поэмой итогов. Таким же скорбным памятником декабризма стала и «Исповедь Наливайки». По словам Николая Бестужева, она настолько поразила декабристов своим «пророческим духом», что Михаил Бестужев сказал однажды Рылееву: «Предсказание написал ты самому себе и нам с тобой». [1]
В последние годы талант Рылеева быстро набирал силу, что подтверждают несомненные достижения поэта как в лирических, так и в повествовательных жанрах.
Он собирался написать большую поэму из исторического прошлого Украины или Запорожья. В бумагах поэта сохранились отдельные черновые наброски поэмы о Мазепе. Два отрывка из этой поэмы («Гайдамак» и «Палей») были опубликованы в начале 1825 года, и на них обратил внимание Пушкин, предвещая перемену «министерства на Парнасе»: «Если „Палей“ пойдет, как начал, Рылеев будет министром». [2]
Одновременно с этим Рылеев задумал историческую трагедию о Богдане Хмельницком (первоначально это был замысел поэмы «в 6-и песнях». «Иначе не все выскажешь», — сообщал Рылеев Пушкину. [3]). Дошедший до нас отрывок этой трагедии дает основание предполагать, что, будучи законченной, она явилась бы крупнейшим событием в рылеевском творчестве.
К середине 1820-х годов в русской литературе снова усиливается интерес к драматическим жанрам. Этот интерес даже потеснил на время увлечение романтической поэмой. Раздумья о ходе исторического процесса, о судьбе человека в этом процессе, о роли народа в истории, о национальном характере и самобытной народной культуре — все это находило просторное отражение в жанре исторической трагедии. Теперь история интересует писателей не как собрание поучительных примеров, не как удобный материал для выражения политических аллюзий, а как проявление национального опыта, определенных закономерностей развития. Почти все значительные писатели 1820-х годов обращались к драматургии, и прежде всего к исторической трагедии. П. А. Катенин переводил Корнеля, Жуковский — Шиллера, Кюхельбекер — Эсхила. Оригинальные исторические трагедии писали или начинали писать Ф. Глинка, Катенин, Грибоедов, Пушкин, Кюхельбекер. Причем трагедия середины 20-х годов приобретает иные черты, обновляясь внутренним и внешним образом. Теперь в ней почти никогда не соблюдаются три единства, в языке персонажей сказываются индивидуальные различия, драматурги отходят от традиционного александрийского стиха. Но эти внешние изменения обусловлены. более глубокими внутренними изменениями жанра: изображая важные исторические события, трагедия показывает участие в них народа, смело включает массовые сцены, в которых народ выступает не в качестве безмолвных статистов, а является активной силой. Это приводит к увеличению числа действующих лиц, к разрастанию событийных эпизодов, к появлению множества сцен, происходящих в разное время и в разной обстановке.
Путь этот в той или иной, степени проделали многие писатели. Драматургию же декабристского толка вместе с тем отличает тенденция к свертыванию любовной интриги за счет более развернутого и целеустремленного изображения политических, социальных коллизий. Кюхельбекер в 1822 году написал трагедию «Аргивяне» о вражде двух братьев — тирана и республиканца — в древнем Коринфе. Борьба страстей, чувства и долга переплетается с любовной интригой — соперничеством двух героев. В трагедии многое идет от драмы шиллеровского образца. Вскоре Кюхельбекер занялся созданием трагедии, в которой действует на сцене простой народ, а любовный мотив сходит на нет, ибо главное место в ней занимает тема республиканского заговора против тирании. Но такую трагедию (вторая редакция «Аргивян») Кюхельбекер завершить не смог. Пушкин, наоборот, быстро оставив замысел трагедии о Вадиме, которую поначалу предполагал, видимо, писать в традиционном духе озеровских трагедий, сосредоточил свои силы на исторической народной драме, создав «Бориса Годунова». Замысел драмы подобного же типа созревал у Грибоедова (планы и сцены трагедии «1812 год»).
Путь Рылеева-драматурга тоже очень показателен. Хотя он не создал ни одного законченного драматического произведения, его поиски шли в том же направлении, что и у его современников-драматургов.
Еще в 1822 году, до начала работы над «Войнаровским», Рылеев задумывает историческую трагедию о Мазепе. Наброски и плавны трагедии показывают, что тема любовных страстей и мелодраматические эффекты здесь едва ли не преобладали: злодей Мазепа мстит Петру за оскорбление; Кочубей мстит Мазепе за поруганную честь дочери; Матрена Кочубеева мечется между отцом и любовником, сходит с ума, безумная пляшет вокруг эшафота, на котором казнен ее отец, наконец кончает жизнь самоубийством в бурную ночь при блеске молний и раскатах грома. Интересно и то, что Мазепа обрисован здесь как человек хитрый, беспринципный и коварный, далеко не таким, каким изображен он позднее в «Войнаровском». От замысла трагедии о Мазепе Рылеев отказался, использовав частично этот материал в поэме. Но уже в 1825 году он снова обратился к трагедии, Оставив замысел поэмы о Богдане Хмельницком. Трагедия «Богдан Хмельницкий» не была закончена. Известен только пролог к ней, показывающий, как далеко ушел Рылеев вперед по пути народности и историзма.
Трагедия начинается с пролога на Чигиринской площади. Прежде чем показать своего героя, Рылеев изображает ту среду, в которой созревало национально-освободительное движение, — активный народный фон. На Чигиринской площади происходят события общенародного значения, на ней творится история. Крестьяне разорены и угнетены, и они готовы к протесту; крестьяне на площади — необычный эпизод. Казаки произносят речи, полные негодования и протеста.
Эта сцена — свидетельство незаурядного мастерства и смелости Рылеева. Более чем когда бы то ни было заботясь об исторической достоверности своей драмы, он, по свидетельству Ф. Глинки, «намеревался объехать разные места Малороссии, где действовал сей гетман, чтобы дать историческую правдоподобность своему сочинению». [1] Быт и нравы украинских крестьян, их язык нашли отражение в прологе к «Хмельницкому», написанном белым пятистопным ямбом. Трагедия Рылеева, если судить по ее началу, должна была, по всей вероятности, приблизиться к тому типу народной исторической драмы, образец которой был дан Пушкиным.
2
Русский заговор 1825 года. — А. И. Герцен, Собр. соч. в тридцати томах, т. 13, М., 1958, с. 138.
2
Письмо к Л. С. Пушкину от конца января — начала февраля 1825 г. — Пушкин, Полн. собр. соч., т. 13, с. 143.