приветственно улыбнуться. Но улыбка его осталась без ответа.
– Идиот, дурак! – сказала мать. – Я так и знала, что ты этим
кончишь.
Комсомолец смотрел на мать, и на лице его боролось
несколько выражений. Наконец он сказал:
– На этот раз тебе посчастливилось сказать истинную правду.
Я уже высказывал здесь аналогичное мнение. Хуже всего то, что
я оказался перед тобой мальчишкой.
– А ты думал, кто же ты?.. Ну, ладно, руки нет – черт с ней,
живут люди и без рук. Я спокойна, отец тоже будет спокоен.
Важно, что сам остался жив.
– Зато это уж в последний раз со мной такой камуфлет,–
сказал сын.– Ну, ладно, писать выучусь, как говорит доктор,
левой рукой, на строительстве за все буду отдуваться головой, а
в футбол с одними ногами еще лучше играть – меньше
штрафных будет. Дядя Саша, правда?
– Обойдется,– сказал военный добродушно,– важно, что
голова осталась цела. Без нее было бы несравненно хуже.
– Отцу что передать? – спросила мать, не разделив
шутливого настроения брата.
– Что ж ему передать? Скажи, что дурак кланяется.
– Сестре?
– Сестре – что идиот кланяется.
– Завтра зайду узнать, прощай.
426
Женщина вышла из палаты, но в коридоре пошатнулась и,
схватившись за голову, остановилась у стены коридора. У нее
целым ручьем хлынули прорвавшиеся вдруг слезы.
– Ну, поправляйся,– сказал военный, поощрительно
подмигнув племяннику и не заметив состояния сестры,– чтобы
через месяц быть молодцом и хоть с одной рукой, но геройски
защищать СССР на всех фронтах.
– За этим дело не станет,– сказал племянник угрюмо и
прибавил: – Что же она ни одной слезинки-то не проронила?
Неужто уж я для нее...
И вдруг с блеснувшими на глазах слезами замолчал, до боли
закусив губы.
427
Картошка
(Посвящается головотяпам)
На дворе многоэтажного дома с большими подвалами стояла
толпа народа: рабочие в пиджаках, женщины в платочках,
интеллигенты.
Все они смотрели в раскрытую дверь подвала с таким
выражением, с каким смотрят на дверь дома, где лежит
покойник.
– Что же с ней теперь делать-то? – спросила одна из женщин.
– Что с ней делать – это-то известно: конец ей теперь один, а
вот как делать – это вопрос другой...
– Прямо жуть что делается, от Сенной площади слышно.
– Лучше не заблудишься, сразу домой дорогу найдешь,
особенно ежели пьяный,– сказал рабочий в кожаной куртке с
хлястиком позади.
Пробегавшие мимо ворот пешеходы испуганно хватались за
носы и спрашивали:
– Чтой-то тут такое?
– Картошка,– равнодушно отвечал кто-нибудь.
– Что ж вы ее до чего довели?
– А ты лучше бы спросил – нас она до чего довела? Скоро
всем домом руки на себя наложим.
– А с чего с ней это сделалось-то? – спрашивала рябая
женщина в платочке.
– С чего... Помещение не приспособлено: в подвале трубы от
отопления, ну, она и распустила слюни.
Во двор вошла бригада из пяти человек. Один из них, в
распахнутой овчинной куртке и высоких сапогах, бодрым шагом
начальника подошел к раскрытой двери подвала, откуда шел
какой-то пар, и скрылся в этом паре. Но через минуту вылетел
обратно.
– Ага,– сказал кто-то из толпы,– вышибло? Это, брат, тебе не
канцелярия райкома.
– Вот что,– сказал бригадир,– это зараза, и больше ничего.
– Благодарим за разъяснение,– отозвался комендант в
телячьей фуражке,– ты сейчас только сообразил, а у нас уже
целую неделю форточек по всей улице открыть нельзя.
428
– Ну, и, значит,– конец ей один: на свалку. Или вообще как-
нибудь уничтожить.
– А, вот в том-то и вопрос, как ее уничтожить. Тут, брат, все
средства перепробовали, всем своим хозяйкам объявляли, что
могут бесплатно брать сколько угодно. И те отступились.
– А вон видишь, лезут работнички-то. Хороши? – сказал он
бригадиру, кивнув на дверь подвала.
Из подвала вышло человек десять жильцов дома,
мобилизованных для переборки картошки. У всех глаза были
мутные, осоловелые. Задний, интеллигент, очевидно,
ослабевший более других, остановился, повел глазами и уныло
сплюнул.
– Что же так рано?
– Укачало очень... Туда только в масках противогазных
лазить.
– Еще чего не хочешь ли? Пойди, опростайся, только всего и
разговору.
Комендант, вдруг решившись, спустился в подвал. Но сейчас
же выскочил оттуда и плюнул.
– Сволочи работнички, что же вы наделали?..
– А что?
– «А что»? Ведь вы на отобранную хорошую-то прелой
навалили. Что цельную неделю отбирали, то вы в один день
изгадили.
– А черт ее разберет, где она хорошая, где плохая. Она в
грязи вся: что ее на зуб, что ли, пробовать?
– Да ведь вам сказано: направо – хорошая, налево – плохая. А
вы что?
– Да ведь это как стоять... Ежели туда передом – будет
направо, а ежели задом, выходит налево.
Во двор вбежал какой-то человек с напряженным и
растерянным выражением лица.
– Вам что?
– Извините, уборная где тут?
– Вы грамотный или нет? На воротах, кажется, ясно
написано, что общественной уборной не имеется,– сказал
комендант.
– А я было на ветерок бежал...
– Он «на ветерок» бежал. Тут, брат, этот ветерок по всей
улице гуляет. Этак за три версты сюда будут прибегать.
Заблудший сконфуженно скрылся.
429
– И как на грех площадь близко,– сказал рабочий в кожаной
тужурке.– Как базарный день,– народу съедется пропасть;
настоятся там за день, так не отобьешься: они все сюда, как
мухи на мед.
Комендант встал с бревна, на которое присел было
отдохнуть, и, подойдя к подвалу, крикнул:
– Ребята, ну, как у вас там?
– Страсти господни.
– Где тут хорошая? – послышался голос из подвала.
– Направо хорошая, налево плохая.
– А как направо: задом к двери или передом?
– Задом...
– Ну, значит, направо.
– Мать честная, а мы налево навалили.
Комендант бессильно махнул рукой и сказал:
– Черт с вами, валите, куда хотите, она все равно нас
доконает, и задом и передом.
430
Московские скачки
По проезду бульвара вдоль трамвайных рельсов растерянно
бегало несколько человек с таким видом, с каким бегают
охотничьи собаки, потерявшие след дичи.
– Что за черт, куда ж остановка-то делась?
– Вон она! Ее вперед на полбульвара махнуло. Все бросились
вперед и через минуту выстроились в очередь на новой
остановке.
Их догнал какой-то веселый парень в кепке на затылке.
– Остановку-то опять перенесли? А я, собака ее возьми,
минут десять на прежней простоял. Вон там уж опять народ
собирается.
В самом деле, вдали, по середине бульвара, уж набралось
человек десять. Нахохлившись под дождем, они терпеливо
ждали. И как только показался трамвай, быстро построились в
очередь.
Но трамвай прокатил мимо. Все удивленно смотрели ему
вслед.
– Стойте, стойте! Куда ж поехали-то?
Потом, спохватившись, бросились догонять его на новой
остановке.
Впереди неслась полная дама в черном пальто, с большим
бюстом и в шляпе. За ней, перемахивая через лужи, малый с
пустым мешком, за малым – рабочий, за рабочим – интеллигент
в очках, со снятой кепкой в руке.
Веселый парень посмотрел на бежавших и крикнул:
– Московские скачки открыты! Ставлю на вороную в кепке!
Бежавшие подоспели к остановке как раз в тот момент, когда
трамвай тронулся и уехал у них из-под самого носа.
Полная дама, дышавшая, как паровоз, отстала.