– А ничего, позволяют торговать-то?
На нее и на ее лампу молча и недоброжелательно
посмотрели.
– Позволяют... тому, у кого ноги проворные,– сказала
молодая торговка в полушубке, поправив платок на голове и не
взглянув на спрашивавшую.
– А ты, матушка, в первый раз, что ли, вышла? – спросила
пожилая торговка, у которой на рогожке были разложены пять
селедок и велосипедный насос.
– В первый...
– То-то я вижу. . лампу-то с шаром взяла. Ежели, грешным
делом, спешить придется, как бы тебе ее не раскокали.
– Они все чисто с неба свалились...
– Ты уж, как чуть что, поглядывай вон на того старика, что
замками торгует, он у нас сметливый.
Какой-то человек в поддевке, торговавший стаканами и
вазочками, недовольно покосился и сказал:
– С замками-то всякий дурак будет сметлив. Их стряхнул в
мешок и айда. А ты посуду пойди так-то стряхни. Вот наказал
бог товаром.
– А вон еще умная голова идет.
59
Все оглянулись. К ним подходила женщина с креслом на
голове, которое торчало ногами вверх. Женщина поставила
кресло и остановилась, тяжело дыша.
– Еще-то у тебя потяжельше ничего не нашлось? – спросила
молодая торговка.
– Последнее, матушка.
– Они все думают, как до свободы.
Вдруг все прислушались.
– Стой, свистят...
В самом деле послышался какой-то свист.
Старичок с замками не обратил никакого внимания на свист
и даже стал раскуривать трубочку. Все мало-помалу
успокоились.
– Пропасти на вас нет, запугали наотделку, все селедки со
страху в грязь вывалила,– сказала селедочница.
– Вот как этого свисту боишься, ну, хуже нет...
– Вчерась без свисту хорошо обделали...
– У тебя-то что,– схватила свою рогожку и до свидания, а вот
эти-то – с лампой да с креслом – что будут делать? Спаси,
царица небесная.
Из переулка выехал человек с кадкой капусты на ручной
тележке и поехал на средину рынка.
– Сторонись, бабы. Облава вчерась была?
– Была.
– Ну, значит, нынче не будет.
– Вишь, прямо чуть не на телеге прискакал. Тише ты,
домовой, прет прямо на человека.
– Вот такие-то окаянные, случись что,– и пойдут с своими
кадушками через головы скакать. И как не запретят только.
Вдруг старичок с замками насторожился, ни слова не говоря,
сунул в карман трубочку, стряхнул в мешок замки и юркнул в
толпу.
А вдали уж был слышен продолжительный негромкий свист,
каким охотник дает знать товарищу о замеченном звере.
Пожилая торговка беспокойно оглянулась и вскрикнула:
– Ах, нечистые, с того конца зашли...
– Вот ведь, окаянные, каждый день наладили.
Все мгновенно зашевелились и бросились во все стороны,
как раскинувшийся лагерь бросается, ища спасения в бегстве
при неожиданном нападении врага. Только виднелись
вскидываемые на плечи мешки, кадки, ящики.
60
– Что на дороге-то мешаешься, чертова голова, раньше бы
собирала, не научили тебя еще.
– А ты куда по селедкам шлепаешься? Угорел совсем, мои
матушки.
А дальше слышался испуганный визг и хруст посуды: это
мужик в фартуке с кадкой капусты катил по рядам.
– Господи, батюшка, вот отнялись ноги со страху, и бежать
не знаю куда,– говорила, сидя на снегу и плача, какая-то баба.
– Лупи в ту сторону. Отседа зашли. Но навстречу
бросившейся толпе раздались свистки милицейских.
– Отрезали, дьяволы! – сказал солдат с мешком картошки на
спине, остановившись и плюнув.– Вон куда,– за водокачку надо
было обходить. Как бы сразу зашли, так бы и прорвались к
переулку.
– Теперь живьем возьмут... да куда ты тут со своей лампой-
то! Абажур еще прихватила. Наказание с этим народом.
– Порядков не знают, вот тащут что попало.
– А там вон один оленьи рога приволок. Как подденет,
подденет под бок, ну прямо душа с телом расстается.
– Эй вы, чего там заснули? – крикнул солдат в суконной
шапке с шишаком.– Обходи справа да загоняй всех в угол.
Из-за водокачки выскочили солдаты и рассыпным строем
стали сгонять всех в одну сторону.
– Глянь, они и за водокачкой сидели.
– Заходят, кругом заходят. Ах, нечистые! – говорили бабы.
– Обошли... теперь крышка всем,– сказал солдат с
картошкой,– они подготовку изделали.
– Сейчас хоть не стреляют,– а спервоначалу, бывало, как
залпом в воздух хватят, хватят, так присядешь, и ноги, как
чужие.
– Они и сейчас, брат, как не свои.
Старик с селедочницей, молодой торговкой и приставшим к
ним солдатом раньше всех успели юркнуть в какую-то
подворотню и, пригнувшись, пробрались к пустырю вдоль
разломанного забора.
– С креслом-то женщина осталась, бедняжка.
– Вперед наука. Еще бы комод на себе приперла.
– В угол погнали. Вот дуют-то! – говорил солдат.– Ах, ловко.
Это еще что... вот мы, когда Ерзерум брали, как налетели таким
же манером на базар,– куда тебе твои столики. Что тут было! Ну,
что ж они не стреляют? Тут первое дело в воздух палить надо
61
без остановки, покамест очумеют. Тогда голыми руками прямо
бери.
– Что это кверху ногами-то бегает?..– сказала молодая
торговка.– Вон, вон, вишь... остановилось. Опять, опять
побежало.
Все посмотрели по указанному направлению. Народ, потеряв
голову, бросался целым стадом то в одну, то в другую сторону, а
среди этой свалки металось по базару какое-то кресло вверх
ногами.
– Ох, это она, знать. Спаси, царица небесная.
– Надорвется,– сказал старичок.
– Разве можно в такое время с этакими вещами.
– Эх, стреляли мало,– сказал солдат, когда сбитую в кучу
толпу на рынке стали строить в очередь,– тут бы без остановки
лупить надо.
Когда все пошли, он еще несколько времени смотрел на
рынок с опрокинутыми столиками и рассыпанными селедками,
потом, плюнув, сказал:
– Все-таки мастера, дьявол их побери. Мы, когда Ерзерум
брали, у нас хоть конница была, а эти пешии как обработали.
– Тут и без конницы хорошо выходит,– заметил старичок.–
Вы Ерзерум-то этот один раз брали, а они тут по семи раз в
неделю орудуют, пора руку набить.
62
В темноте
В разбитую парадную дверь восьмиэтажною дома вошли
старичок со старушкой. Столкнувшись с каким-то выходившим
человеком, старичок спросил:
– Скажи, батюшка, как пройти к швейцару бывшему
Кузнецову?
– Идите на пятый этаж, считайте снизу пятнадцатую дверь.
Только по стенке правой стороны держитесь, а то огня по всей
лестнице нет и перила сломаны.
– Спасибо, батюшка. Старуха, не отставай. Права держи. О
господи, батюшка, ну, и темень...
Некоторое время было молчание.
– Да не лети ты так! Чего понесся, постой, говорю!
– Что ты там?
– Что... запуталась тут где-то...
– Вот еще наказание. Говорил – сиди дома. Куда нечистый в
омут головой понес? Ой, мать, пресвятая богородица, и чем это
они, окаянные, только лестницу поливают? Начал по дверям
считать, поскользнулся и спутался. Вот и разбирайся теперь,
сколько этажей прошли...
– Да куда ты все кверху-то лезешь?
– А ты думаешь, на пятый этаж взобраться все равно, что на
печку влезть? Черт их возьми, нагородили каланчей каких-то,
чисто на Ивана Великого лезешь. Что-то даже голубями запахло.
– Ты смотри там наскрозь не пролезь.
– Куда – наскрозь? Ой, господи, головой во чтой-то уперся...
Что за черт? Куда ж это меня угораздило?.. Даже в пот ударило.
Хоть бы один леший какой вышел. Прямо как вымерли все,
окаянные...
Бывший швейцар, переселившийся из своего полуподвала в
пятый этаж, садился вечером пить чай, когда на лестнице
послышался отдаленный крик. Через минуту крик повторился,