— В забаву это им, — еще задумчивей сказал коренастый, глядя вслед Артавазду. — Поскакал!
— Будто домой! — усмехнулся молодой.
— А домой-то, может, и не попадет. Ну что он будет делать, если на нас из засады человек двести сейчас выскочат курдов?
— Курдов?
— Ну да, курдов!
— Мы при генерале. Не посмеют тронуть.
— Какой это генерал! Генерал должен впереди всех скакать на белом коне.
Старик подбоченился, махнул нагайкой и выдался вперед, показывая, как должен ехать генерал.
— Я знаю. Видал на картинках.
— Так то ж картинка! — захохотал молодой и опять свел разговор к своему:
— Морочила она меня, морочила, вот и говорю я ей напоследок…
— А ну тебя к лешему с девками твоими! Сейчас в город въезжать будем!
— Опять небось пепел да гарь. Лошади не напоишь: колодцы людьми смердят.
— Нет, тут что-то виднеется.
— Ездим мы, ездим, а кой в том толк?
— Молод ты, не разумеешь. Опять-таки, как в тот раз под Плевной и Рущуком, народ спасаем. Тогда братушек болгар. Теперь армян. Тоже народ. Жить хочет. Режут их турки. А где мы, там резать не смеют.
— Да уж тут все повырезано. Сколько земли проехали, а человека не видали. Под корень, видно, вырезали.
— Глуп ты. Так и болгар резали. А живут. Народ под корень вырезать нельзя. Народ всегда свою смерть обманет. Уж куда-нибудь, да уйдет от нее. Вот сейчас войдем в город, мертвень и смрад. А чуть узнают, что казаки пришли, и выползут. «Цыц, цыц-тютюн» — скажут. По-ихнему — это «здравствуй». И тютюном тут же угостят. Шаровары у здешних армян широченные. И тютюн забористый. Тебе впервой, а я их знаю. Не понимаю по-ихнему, а ничего, разговариваем. Хороший народ, толковый. Землю любит. И мастерство всякое знает. Это я про армян. А еще есть айсоры. Бродячий народ. По могилам своих отцов ходят. Ищут, где их старики захоронены. В горшках, говорят, хоронили. Смешно спервоначала, а подумаешь — не все ль равно, где гнить — в горшке или в гробу? Я думаю, это оттого, что дерево у них тут на камне да песке не растет. Христиане они. А царем у них простой поп. Нашей веры. А еще есть езиды. Эти в черта верят. А тоже ничего люди. Пляшут шибко. Веселый народ, добрый. Сам голодный, а вшей кормит. Как мы с тобой. А?
— Ишь ты, сколько насчитал народу разного.
— Все едино. Все едим, все живем, все умрем.
Его темное, словно вырезанное из дерева лицо все зазмеилось улыбчивыми морщинками.
А лицо молодого нахмурилось от непосильной думы.
— Спасаем, говоришь? А где ж войско, где оружие? Всего-то тут нас — ничего. Два пулеметчика да пушчонка. Да и командир-то наш, Кеппинг, на пушку свой фон наводит. Боится, как бы не выстрелила.
— Снарядов мало. Бережет. Ты про него это зря. Он еще в ту войну турок бил.
— Может, и бил, коли люди у него были. А теперь нас тут горсточка. Где войско?
— Англичанам помогает. Там, за Евфратом, где рай был.
— Какой рай?
— Где Адам с Евой согрешил.
— И там мы?
— А что? Казаку везде дорога.
— А этих англичан тоже турки режут?
— Не режут, а бьют, дурья голова. Союзники они наши. Они тут не живут. У них свой остров. Там, за Архангельском. Сюда воевать пришли. А их турки бьют. Выручать надо.
— Тех спасать, а этих выручать. Эх ты, Русь-матушка! Без тебя, видно, никому житья нет!
Он стеганул лошадь.
По обе стороны дороги начинались низкие глинобитные стены. Лошади, почуя отдых, пошли бодрее. Дороги извивалась, и выраставшая на глазах мрачная громадина Деерского собора поворачивалась к едущим то одним, то другим боком.
Артавазд и Мосьян были уже у его стен.
— Настоящая базилика! — восхищался Артавазд, поднимая голову к барельефам над главным входом.
Там грубо были высечены из камня ангелы с вытаращенными глазами, поджатыми для полета ногами и завитыми крыльями.
— А знаете, — хихикнул Мосьян, — в Тавризе ангелов всегда изображают голыми, только в поясочках.
— Там же нет христианских храмов, — возразил Артавазд.
— В Персии ангелов изображают не на церквах, а знаете где?
— Ну?
— Над входом в бани! Мне один профессор говорил, что это правильно. Ангелов выдумали в Вавилоне, и там они были не просто вестниками, а вестниками любви. А бани ведь на всем свете служат не только для мытья, но и для любви. Значит, ангелы там вполне на месте. Да, слушайте, — захохотал он, — ведь и в Евангелии то же самое! Ангел-то деве Марии о чем шепчет?
— Бросьте! — серьезно сказал Артавазд.
И они впились глазами в барельефы, каждый высматривая в них свое. К Мосьяну подъехал Тигран, и они оба долго визгливо хохотали, остря над ролью ангелов. Когда подъехал фаэтон, офицеры по приказанию генерала разыскали сторожа и велели ему открыть собор.