Тигран круто остановил лошадь у лавочки Акопа.
— Монпансье есть?
— Ландрин! — многозначительно ответил Акоп, поднимая палец кверху и хитро щуря глаза: живем, мол!
— Давай сюда.
Акоп вынес две коробки.
— За эту деньги плати, а эту передай Сирануш. Мед, а не девушка. В садах выросла. Я ее отца знал. Ты ведь на свадьбу едешь?
— Нет! — резко оборвал Тигран, пряча обе коробки в карман.
— Нет? Почему? Тогда отдай одну коробку назад!
— За обе плачу.
Тигран отсчитал серебро и пустил лошадь.
«Значит, на другую свадьбу едет, — глубокомысленно рассуждал Акоп, провожая его глазами. — Конфеты купил! Куда едет?»
Он долго смотрел ему вслед. Тигран, нарочно сделав крюк, выехал за город и галопом помчался к турецкой части города, к тому домику, на крыше которого Пахчан разглядел старуху.
Она и сейчас также сидела, перебирая зерна. Все спуталось в ее седой голове. Почему из всей огромной семьи она одна осталась в живых? Ну, судьба. Откуда взялся этот добрый человек, который привез ее с Шамирам в этот дом? Судьба привела? Куда он увел вола и почему не позволяет ходить в город? Почему курдянка живет в одном доме с ними? И ее судьба привела? Путались темные нити судьбы в ее голове, и боялась она их распутывать, потому что голод кончился с тех пор, как судьба привела ее в этот дом.
Она увидела Тиграна с крыши, спустилась и на первый же стук отворила недавно исправленную им калитку. Увидев туго набитые хурджины, улыбнулась: опять сытой будет.
— Сахар! — сказал Тигран, поймав ее взгляд.
Она зашептала благословения доброте сердца человеческого.
Тигран передал ей коня и вошел в дом. Сквозь занавешенные окна косыми стрелами лучи солнца падали на пол. На тахте, покрытой ровно сложенным одеялом, сидела Шамирам. Глаза ее безучастно следили за стрелами света. Голова была плотно закутана, как будто она собралась в дорогу.
— Шамирам! — придавая нежность голосу, позвал ее Тигран.
Она вздрогнула и прижалась к стене, рукой упираясь в тахту, будто готовясь сделать прыжок и убежать.
— Я тебе конфеты привез. Хочешь?
Она забилась в угол, не отвечая. Он сел на самый краешек тахты и заговорил вкрадчиво:
— Шамирам! Тебе же хорошо тут. Ты сыта, у тебя есть комната, в то время, как другие девушки, не хуже тебя, голодают и ночуют под открытым небом.
Она ничего не отвечала, испуганно глядя на него.
— Скажи, чего ты хочешь. Я принесу. Вот монпансье. Самое лучшее. Ландрин, знаешь? Попробуй!
Он открыл коробку и протянул ей, показывая, как блестящие, разноцветные конфеты играют на солнце.
Она слабо улыбнулась.
— Ты боишься меня? Ну вот я встану и отойду, а ты возьми конфетку.
Он отошел в угол, хищно следя за ней.
Она подождала немного и, не спуская с него глаз, протянула руку за конфетой. Положила одну в рот. Пахучая сладость обожгла ей отвыкшие от сахара десны, рот наполнился слюной. Она жадно схватила другую и третью и, не выдержав, наклонилась над коробкой, набивая рот, хрустя зубами и втягивая в горло липкий сок.
Тигран одним прыжком бросился на нее, обхватил за плечи и прижал ее сладкий рот к усам и бороде.
С неожиданной силой она схватила его за горло и, оттолкнув от себя, выплюнула ему в лицо мокрые конфеты. Он выпустил девушку и, обтираясь, отошел в угол. Она бросила ему в голову всю коробку.
— Ведь это же ландрин, сумасшедшая!
Тигран выбежал на двор.
— Пойди, подбери там конфеты. Шамирам рассыпала, — спокойно сказал он старухе и стал умываться.
Старуха, причитая, ползала по полу, обдувая и укладывая конфеты в коробку.
— Как же ты их рассыпала? Видно, обрадовалась очень. Вот беда какая! Ну ничего, подберем! Они слаще сахара!
Украдкой она засовывала себе в рот монпансье.
Лучи вечернего солнца подобрались на подоконники, полежали на них недолго и ушли с окна, с дома, с развалин. Долина и подножия гор погружались в синеву, но тем ярче сверкали над долиной и озером Ванская скала, Топрак-Кала, смуглый Нимруд и верхушка белоснежного Сипана.
По берегу озера мчались семеро. Они уже приближались к цели своей поездки — селению Ардамет.
Крутые красные камни, нависая друг над другом, порогами шли к берегу. Подымая облака брызг, лошади с наслаждением шагали по мелководью.