— Ты что, Дан, своих не узнаешь?
Шаламов оглянулся и…
— Это было нечто жуткое!- торопясь,глотая слова,говорил свидетель, товарищ Висенте, с которым тот шел на дежурство.- С виду человек как человек, ничего примечательного, а когда Вис его задел, этот ваш «сын сумерек» превратился в чудовище! Рост — метра два с половиной, туша черная, лоснится, снизу вся в золотой пластинчатой броне, четыре лапы, а голова — крокодилья и тигриная одновременно! — Спасатель, низенький, кругленький, как мячик, смахнул пот со лба.
— А дальше? — спросил терпеливо слушающий Столбов, разговаривая одновременно с поискерами, Умником и членами группы.
— Висенте упал, — пожал плечами спасатель. — А «крокодилотигр» побежал по коридору… мне тоже стало плохо, все поплыло перед глазами…
Столбов отпустил свидетеля и нашел в коридоре место, где Висенте Оросо окликнул Шаламова. Стены коридора выгибались пузырем и слегка серебрились. Здесь уже работали эксперты отдела, деловито манипулируя киб-аппаратурой анализа, обмениваясь фразами вроде «структурные изменения на уровне кварка», «лептонное вырождение», «инициация нуклонного распада» и тому подобными.
«М-да, непростой ты парень, Даниил! — подумал Столбов. — Прав был Лондон: лучше тебя не трогать».
— Димитр, как дела? — донесла связь вопрос Бояновой, днюющей и ночующей в управлении. — Моя помощь нужна?
— Пока нет, — ответил инспектор, понимая чувства комиссара. — Реакция Шаламова на контакт становится все более жесткой. С ним практически невозможно работать, даже разговаривать — сразу пси-атака плюс прямое воздействие на окружающую среду.
Боянова немного помолчала. Пульсирующий негромкими радио- и пси-голосами эфир вливался в голову Столбова тихим водопадом и почти не воспринимался, к этому оперативному шуму инспектор привык настолько, что ощущал его как деятельность собственных органов, как биение сердца или дыхание. Он и дома просыпался по ночам не от шума, а от тишины.
— Ваше мнение по захвату?
Задумавшись о своем, Столбов чуть не сказал «а?». Он как раз вошел в транспортный сектор базы, где тоже работали эксперты. Здесь Шаламов наткнулся на экипаж готового к работе «пакмака», в результате чего трое спасателей оказались в шоке, а четверо их товарищей еле пришли в себя спустя час. В ангаре стояло еще семь машин: две распакованные связки коггов, куттера и галионы, и все они были изогнуты странным образом, будто их накрыло неким сферическим полем геометрических искажений.
— Да, — спохватился инспектор. — Мое мнение: операцию захвата отменить. У нас нет достаточно близкого к реальности императива, никто не рассчитывал вариант захвата псинеура-экзосенса, нечеловека больше чем наполовину. Прилетайте сюда, посмотрите на его следы.
— Я видела его следы на Меркурии, — сухо отрезала Боянова.
— Здесь его реакция еще сильней. А что будет, если он обнаружит обойму захвата…
— Грош цена безопасности, если она не способна задержать одного человека, пусть и с задатками дьявола!
Столбов хотел ответить так же резко, но передумал.
— А что ваш Мальгин?
— Мальгин исчез, — нехотя проговорил инспектор, зная, что Боянова в курсе всех событий и вопрос ее скорее риторический. Инспектор не очень верил, что Клим Мальгин вмешается в розыск и поможет задержать Шаламова, но не терял надежды. Опасения комиссара, не доверявшей хирургу, были ему понятны, однако Мальгин ему нравился, да и по отзывам это был человек глубоко нравственный, не верилось, что он способен превратиться в такую же химеру, что и Дан Шаламов.
— Готовьте захват обоих. — И голос Бояновой уплыл в шумы эфира.
— Елки-палки! — вслух сказал Столбов, точно зная, что задача невыполнима. Внезапный возглас заставил его сосредоточиться. Кричал кто-то из наблюдателей за пределами базы:
— Смотрите, здесь эта штука с глазами!
Столбов выбежал из ангара в коридор, нашел боковую дверь во двор базы и успел увидеть над лесным гребнем легкое кисейно-белесое облачко с точками внутри, уносящееся в небо. Не долетев до настоящих облаков, оно исчезло.
Практически не нуждаясь в сне, первые двенадцать часов дома он просто проспал. По-человечески. Лежа в чистой постели на хрустящих белых простынях, пахнущих льном. И спали мирно все многочисленные сферы сознания, живущие в нем отдельно друг от друга, объединяющиеся только по воле главного «я» — личности землянина — в личность вселенского существа. Никто не тревожил — напрямую, хотя многие искали, ждали, беспокоились за его судьбу: Железовский, Ромашин, Джума Хан, Карой, Таланов, Заремба, оператор кримрозыска Столбов, комиссар Боянова, отец… Мальгин отмечал это машинально, во сне, чувственное поле по его желанию не отключалось, служа каналом связи и сторожем одновременно, и все же он спал. Одного только он не услышал, пережив мимолетное сожаление,- таинственного зова, в котором чудилось что-то знакомое, теплое, как запах хлеба. Он спал… А проснувшись, ощутил зверский голод и не успокоился, пока не утолил его, съев обед на три персоны и гору фруктов. Подумал: все же надо признаться, что насыщение по-человечески — это приятно.
Устроившись в кресле, ощущая изрядно забытую приятную тяжесть в желудке, Мальгин попробовал позвать Купаву, но шуршащий океан пси-поля не принес ответного эха, будто Купавы не было в живых. Тревожно заныло сердце. Заволновавшись, он слишком резко включил центры сверхчувствования, объединяющего пространствовидение, многодиапазонный- от сверхдлинных радиоволн до жесткого рентгена- слух, осязание полей и тончайших колебаний вакуума, обоняние любых комбинаций атомов и молекул- в одно общее, объясняющее суть вещей чувство-понимание, вынесшее его за пределы Солнечной системы. Отозвалось лишь поле связи интрасенсов, которые чуть ли не мгновенно обнаружили появление мощнейшего биопотенциала и попытались объединенными усилиями идентифицировать личность. Купава не отозвалась и на этот раз, а Мальгину после сжатия в нормальную пси-сферу пришлось наводить порядок в квартире: взрывное выделение энергии в блин раскатало мебель по стенам и изменило структуру стен.
Поразмыслив, не улетела ли Купава куда-нибудь к звездам, хирург принялся обзванивать знакомых и друзей: хотя слово «обзванивать» не совсем подходило к тому, чем он занимался. Не прибегая к мощным резонансам природной среды, он нащупывал линии коммуникации, ведущие в квартиры или в рабочие модули, подключался к инкам или «домовым» и за несколько секунд узнавал новости.
Аристарх Железовский после приключений на Меркурии и в «черном социуме» Чернобыля лечился в Болгарии, у Забавы Бояновой. Подключение Мальгина он почувствовал, но сообразить, что это такое, не успел — Клим оборвал связь. Он был искренне рад, что этот гигант выдержал испытания и не собирался отступать от своих замыслов.
Игнат Ромашин отыскался в экспертном отделе управления, где готовился к походу в орилоунское метро, не ведая, что сделать это уже невозможно.
Джума Хан дежурил в обойме подстраховки над «сферой Сабатини» и время от времени звонил Ромашину.
Похоже, что они нашли общий язык и общие интересы, подумал Клим. Интересно, как у него с Карой? Звонит он ей хотя бы или нет?
Проверять эту мысль Мальгин, однако, не стал. Карой Чокой он нашел дома в кругу подруг. Выглядела она великолепно, в беседе была остроумна и весела, а что крылось за этой веселостью, выяснять не хотелось. Но что-то она, вероятно, почуяла, когда Мальгин смотрел на нее глазами «домового», потому что вдруг во время разговора прервала фразу и оглянулась, и глаза ее стали огромными и черными.
Заглянул Мальгин и в институт, поговорив с Гиппократом и выяснив все решаемые в институте проблемы. Его не удивило, что лечкорпус института полон пациентов, зато поразило повышение Ивана Зарембы: молодой хирург исполнял обязанности заведующего отделением, по-хозяйски заняв кабинет Мальгина и увлеченно трудясь над теорией, которую до этого разрабатывал Клим. Он не особенно взволновался, когда Мальгин заговорил с ним через КПР киб-секретаря, представ в виде «черного человека».