Виом напротив воспроизвел пятачок домашней обстановки и молодую девушку, почти девочку, чем-то похожую на Купаву, однако напоминавшую также и Карой, и мать Мальгина в молодости, и кого-то еще. Но схожесть ее с Купавой была очевидна: тот же овал лица, огромные серо-голубые, с зеленоватым оттенком, глаза, брови вразлет и необычная складка губ, придававшая лицу неповторимую прелесть печального очарования… Сердце дрогнуло, и сразу же навалилась тоска и желание увидеть Купаву. Мальгин с трудом удержался от соблазна выключить виом.
— Доброе утро,- произнесла незнакомка певуче, на русском языке, но с уловимым акцентом. — Меня зовут Акилина или, если хотите, Акулина, я дочь Лондона.
Мальгин захлопнул рот, «включая» привычное самообладание. До этого дня он не видел дочери Майкла, хотя и знал, что она существует. Но девчонка была красива, а главное, похожа на Купаву, что и подняло в душе хирурга бурю чувств.
— Слушаю вас.
— Извините за вторжение, я знаю, как вы заняты. У отца никаких изменений?
Мальгин помолчал, переживая приступ иссушающего душу бессилия:
— Все то же: без сознания.
Он не стал говорить ей, что у Лондона идет тот же процесс, что и у Шаламова когда-то, хотя и медленнее, и помешать этому земная медицина не смогла.
— Могу я поговорить с вами не по видео?
«Зачем?» — подумал Клим, но вслух сказал:
— Можете. Завтра утром, в восемь тридцать, у меня в институте, не более получаса.
Девушка молча кивнула, принимая ответ хирурга как должное, и выключила связь, повесив в воздухе короткое и странное «аве».
— В его устах звучало «завтра»,как на устах иных «вчера»,- глубокомысленно пробормотал Мальгин строфу из стихотворения Пастернака. Отголосок смутной боли, который вошел в сердце и заставил душу вырастить руку и пошарить вокруг в поисках резонанса, стих. Все стало на свои места. Была Купава, существовала Карой… и Джума Хан, и Даниил Шаламов. И красивая девочка по имени Акилина… нет, действительно, лучше Акулина, Акуля: пухлые губы, брови — как крылья, тонкая талия… птица, готовая к полету. Интересно, сколько ей лет? Судя по впечатлениям Ромашина, который встречался с семьей Лондонов не раз, ей не более семнадцати.По сути, ребенок. Впрочем, как и во все времена, девушки формируются раньше парней.
Мальгин поймал себя на том, что думает не о деле, и рассердился.
Что с тобой, мастер? Что за вздор лезет тебе в голову? Не пора ли наконец прекратить препарировать душу скальпелем диких сомнений, поклоняться идолу хандры и ждать неизвестно чего?…
А выходя из кабинета, он нос к носу столкнулся с Игнатом Ромашиным, экспертом аналитического центра Управления безопасности.
Бывший начальник отдела безопасности выглядел, как всегда, уравновешенно-приветливым и внимательным, словно не пережил момент небытия, когда его на Симушире накрыл ответный пси-удар Шаламова. Но именно поэтому он был дорог Мальгину, и его появление всегда благоприятно действовало на психику.
— Похоже, я не вовремя, — проговорил Ромашин, отступая.
— И да и нет, — заулыбался Мальгин и сделал приглашающий жест. — Входите.
— Вы куда направляетесь, если не секрет?
— Домой, кое-что надо обдумать и сделать, а мой «домовой» — помощник неплохой, разве чуть-чуть хуже Гиппократа.
— Тогда я вас провожу, поговорим по пути. Кстати, как состояние Лондона?
— Положение остается сложным, хотя процесс преобразования нервной системы почти прекратился.
Они направились к лифту,потом нашли такси, доставившее их к станции метро.
— Мне звонила дочь Лондона,- сказал Мальгин, набирая в кабине метро код Смоленска. — Вы ее знаете?
— Чисто внешне. Судя по репликам Майкла, очень самостоятельная особа… с великолепными данными. А? — Ромашин приподнял бровь.
— Согласен,- кивнул Мальгин без улыбки. — Она хочет увидеться со мной, поговорить о чем-то. О чем? Об отце она может узнать и без меня. Я оценил ее возраст в семнадцать лет, не ошибся? Хотя это не имеет никакого значения.
— Ошиблись всего на год, ей шестнадцать.
Автомат метро быстро прошепелявил: «Внимание! Смоленская станция «Десна-три». В глазах потемнело, привычно перехватило дыхание, и они вышли в зал станции метро «Десна-три», ближайшей от дома хирурга.
Через пятнадцать минут Мальгин открыл дверь квартиры и впустил Ромашина, вошедшего с некоторым колебанием.
— Спешу, — пояснил тот в ответ на взгляд хозяина.
— Надеюсь, не настолько, чтобы не зайти. Кофе, чай, медовый напиток?
— Сбитень? Не откажусь. Сами готовите?
— Рецепт прабабушки Ули, ему лет сто.
— В таком случае задержусь на пару минут, только позвоню кое-кому.
Пока Мальгин готовил сбитень (пьют его горячим, сразу после приготовления), Игнат познакомился с его «домовым» и поговорил с кем-то, Клим расслышал только короткое «позже» и произнесенное несколько раз «нет».
Расположившись в креслах напротив друг друга, они принялись прихлебывать пахнущий мятой, горячий, в меру сладкий, чуть горьковатый напиток.
— Отменно! — похвалил гость кулинарные способности хозяина. — В последний раз я пивал сбитень у Лондона, но у него он с кислинкой, а у вас с горчинкой, что, на мой взгляд, вкуснее.
— Что Америка против Европы! — небрежно махнул рукой Мальгин, и оба рассмеялись. Потом Клим внимательно посмотрел на Ромашина. — Вашу манеру я знаю, без причины не заявились бы.
— Вы правы. И хитрить не собираюсь, потому что и я вас знаю достаточно, вы любите сразу брать быка за рога. Кстати, у американцев насчет этого есть своя формула: никогда не жуйте пилюлю, которую вас заставляют проглотить.
Мальгин кивнул.
— Правило Старджона, один из законов Мэрфи. Итак, не будем жевать.
— Я хотел предложить вам на пару поискать Шаламова. У меня появились некоторые идеи. Этим мы, между прочим, могли бы помочь и Лондону, — добавил Ромашин, угадав ответ в глазах Клима, и хирург воздержался от категоричного «нет». Задумался.
Посидели, налив еще по бокалу золотистого, с оранжевыми искрами, напитка. «Домовой» по мысленному приказу хозяина включил музыку, и комнату заполнили тихие гитарные переборы, сквозь которые пробился хрустальный ручеек свирели.
Ромашин ощупал лицо хирурга взглядом серых цепких глаз, едва заметно улыбнулся.
— Решаете, не слишком ли отдает авантюрой? Риск, естественно, неизбежен, однако выигрыш очевиден.
«Знал бы ты, дорогой Игнат, мое отношение к риску, — подумал Мальгин, невольно развеселившись. — Я авантюрист не меньшего класса».
Бывший начальник отдела безопасности, а теперь эксперт отдела, член Совета старейшин — синклита, как его называли, подметил изменение в настроении Клима, но понял его по-своему:
— Я слежу за вами вот уже три с лишним месяца, мне кажется, вы… как бы помягче выразиться… закостенели, что ли, закрепостились, как говорят спортсмены. Хотите, процитирую? Нужно, как то свойственно сильному, отдавать предпочтение вопросам, которые в наши дни никто не осмеливается ставить; необходимо мужество, чтобы вступать в область запретного… Продолжать?
— «И семикратный опыт одиночества»,- глухо проговорил Мальгин.-«И новые уши для новой музыки.И новые глаза- способные разглядеть наиотдаленнейшее»…
— И семикратный опыт одиночества, — повторил Ромашин, понимающе глядя на Клима; черт ли, дьявол или ангел?- он все знал о хирурге.- Итак?
— Я задумался по другому поводу, а не из-за недостатка решительности.
— Кажется, я догадываюсь: хотите покопаться в себе, попытаться прочитать след, оставленный памятью Шаламова?
— Откуда вы?…
— Парасвязь,- серьезно сказал Ромашин.- Между мною и вами установился телепатический мостик… впрочем, шучу. К сожалению, я не интрасенс. Просто у меня есть выход на вашего Гиппократа, а он не делает секрета из наших личных поисков. Я согласен подождать. Если после эксперимента с вами ничего не… простите, оговорился. После эксперимента я свяжусь с вами.
— Каркнул ворон: «Nevermor!…»
— Что?!
— Это я про себя… Согласен.
Ромашин поставил бокал на плавающий рядом поднос и встал.